Закон обратного волшебства
Шрифт:
Она шла по Тверской, и ей хотелось поскорее добраться до «Французской кофейни», она чувствовала себя на улице неуютно. Ей казалось, что все на нее смотрят, но это не доставляло ей никакого удовольствия. Она полагала, что от скромности. Она знала, что очень хороша собой, особенно сейчас, «после салона», когда пряди разлетаются именно так, как должны разлетаться, кожа сияет, а в глазах легкая настороженность. Эта самая настороженность должна сводить мужчин с ума и сводила, Мика вполне отдавала себе в этом отчет. Короткий, словно умоляющий взгляд, чуть-чуть виноватый, чуть-чуть испуганный и еще как будто с надеждой на что-то — Мика умела так
Кажется, именно так пишут в статьях про то, как знаменитый актер Андрей Безухов увидел на вечеринке свою будущую супругу — порыв испытал, нежное существо защитил, в сладостные тайны погрузился, в бездонных озерах потонул.
Мика к глянцевым журналам относилась как к библии современной молодой женщины — там есть все, все рецепты счастья, все правильно очерченные границы и практические советы. Так сказать, проект ловушки с приложенным чертежом в трех измерениях.
Пока что ловушки действовали беспроигрышно — вот и Валя попался, хотя уж как ей пришлось потрудиться, прежде чем заманила его! И Илюша пока вполне предсказуем, а это очень важно, ибо у Мики есть цель, и он должен послужить ей в достижении этой цели.
И послужит.
Валентин Певцов во «Французской кофейне», окруженный запахами кофе, еды и табака, читал газету и думал о том, что газета невыносимо скучна и в окно видно только узкий московский дворик, вымощенный серым камнем, и не видно Тверскую, откуда должна прийти Мика. Не то чтобы он так ждал ее, что обязательно должен был смотреть в окно и считать минуты, но он всегда играл в эту игру — раздраженный опозданием мужчина и лепечущая оправдания женщина. Для того, чтобы играть правдиво, нужно непременно увидеть ее заранее, желательно в окно, сделать лицо, собрать на лбу складки, углубиться в газету, а когда она подойдет совсем близко, отогнуть манжет и посмотреть на часы.
Ему хотелось поскорее разделаться с делом, для которого, собственно, он и вызвал Мику сегодня, и, хорошо зная ее, он все же не мог предсказать ее реакции, и это слегка его беспокоило. А беспокойство он не любил. Оно, как палка, которой тычет в омут мальчишка, поднимало со дна ил и черноту, сознание мутилось, извивалось, и в нем невозможно было что-то отчетливо разглядеть.
А ему нужно смотреть в оба. В эту последнюю минуту ничего не должно сорваться.
Столько усилий потрачено!..
Молоденькая официанточка принесла ему заказанный кофе с минеральной водой — лед и лимон отдельно, — он закурил и, отогнув манжету, посмотрел на часы. На всякий случай, если Мика уже поблизости и видит его.
Официанточка быстро ему улыбнулась — видимо, понравился, — но он не обратил на нее никакого внимания. Зашуршал газетой, подвинулся и продолжал думать.
Если его расчеты верны, все будет сделано уже на этой неделе. Контейнер приготовлен, и содержимое его тоже.
Он не хотел марать руки, но быстро понял, что, не замарав их, ничего не достанешь из той кучи дерьма, что простиралась перед ним. Однако думать о том, что не только руки, но и он сам, весь, по самое горло, как-то незаметно и быстро оказался в этом самом дерьме, ему не хотелось.
Он двинул ногой — от раздражения и брезгливости — и оглянулся по сторонам.
Кафе было «специальное», куда приходили не столько есть, сколько разговаривать и решать «деловые вопросы». Еще здесь назначали свидания — сытенькие девочки и мальчики, потому что «голодным» оно было не по карману: крохотная чашечка двойного эспрессо и апельсиновый сок тянули рублей на двести пятьдесят.
Даже сейчас, утром, в кофейне было многолюдно, но никакого шума, грохота музыки или разговоров во все горло. Все по-утреннему оживлены, сдержанны и готовы к наступающему дню. Шуршат газеты, бармен разливает кофе — и никакого виски! — барышни накалывают на серебряные вилочки раннюю израильскую клубнику. У нее нет никакого вкуса, только название и вид, но это так возвышенно — клубника в середине апреля! — что все едят и не морщатся. В белых чайничках зеленый чай, в малиновых салфетках начищенные приборы, сказочные десерты выложены на сверкающие подносы, медные ручки горят огнем, стойка с журналами почти опустела, и солнце вот-вот выглянет из-за весенних туч, просто затем, чтобы заглянуть сюда и порадоваться, что все так чудесно устроено.
В кофейню частенько захаживают знаменитости, но не те, что поют с эстрады глупые песни или ведут сомнительные телешоу, боже сохрани, а вполне приличные люда. Валентин Певцов два раза поздоровался — один раз со знакомым, другой раз с вовсе незнакомым, но много раз виденным по телевизору банкиром. Банкир вежливо и безучастно кивнул в ответ. Еще Валентин увидел генерального продюсера Первого канала, тоже будто сошедшего из телевизора, но с ним поздороваться не удалось, ибо тот вообще по сторонам не смотрел, прихлебывал кофе и внимательно слушал собеседника, сильно наклонив голову.
Громогласный и веселый Павел Каплевич что-то объяснял томной девушке средних лет, словно чуть-чуть побитой молью, по виду редакторше, и, видимо, ему нравилось все то, что девушка ему отвечала, потому как время от времени он радостно оглядывался вокруг, будто приглашая всех разделить его хорошее настроение.
Если бы не нынешнее мутное беспокойство, Валентин Певцов сполна насладился бы и кофе, и столь изысканным обществом, но не получалось.
Мика появилась совершенно неожиданно, он даже не успел соответствующим образом подготовить лицо.
Она была очень хороша собой — высокая, тонкая, как будто устремленная вверх, в летящей шубке. Не женщина, а мечта.
Может быть, в другое время он и занялся бы ею поосновательнее — она вполне стоила того, чтобы поиграть с ней как следует. Сейчас он не мог, никак не мог. Как только он понял, что она подходит для его цели, он больше ничего не мог с собой поделать. Она стала инструментом, таким же, каким в детстве была его скрипочка. Он даже запах канифоли все время слышал, как только Мика приближалась. Он спал с ней и слышал запах канифоли, смешанный с духами, и от этой смеси его тошнило.
Ничего. Терпеть осталось совсем недолго.
— Валечка, здравствуй, ты не сердись, что я опоздала, я просто немножко позже выехала, и поэтому получилась такая задержка, но ты же не так давно ждешь, а если бы…
— Сядь, — сказал он. Запах канифоли перебил все остальные. Утренние, приятные. — Сядь и остановись, Мика.
Она послушно села, сложила руки на столе. Глаза у нее лихорадочно блестели — волновалась.
Очень хорошо, пусть поволнуется. Он не станет ей помогать. Мика должна сыграть свою роль, и она ее сыграет, а для этого нужно, чтобы она как следует прочувствовала важность положения.