Закон оружия

Силлов Дмитрий Олегович

– Позовите шамана, – не оборачиваясь, едва слышно прошептал Субэдэ.

– Я давно здесь, Непобедимый, – ответил скрипучий голос из-за спины полководца.

«Плохо. Очень плохо. Я перестал чувствовать чужих за спиной…»

– Как думаешь, звездочет, – по-прежнему не оборачиваясь, сказал Субэдэ, – мог ли среди урусов затесаться один из чжурчженей, помимо военных секретов своего народа знающий также и секрет греческого огня?

Сзади звякнули бронзовые колокольчики, подвешенные на длинных шнурах.

– Я видел

множество битв, Субэдэ-богатур, – ответил голос, напоминающий стон старого карагача, когда его ломает степной ветер. – Но похоже, что в этой битве духи всех народов, пригнутых к земле либо стертых с ее лица непобедимой Ордой, ополчились против тебя. И что стоит духам собрать за стенами этого города нескольких лучших сынов тех примученных и уничтоженных народов для того, чтобы наконец уничтожить Орду?

Как бы в подтверждение этих слов над тыном вдруг выросла сухопарая фигура с луком в руках. В серое небо взвилась одинокая огненная стрела.

Субэдэ прищурился.

Стрела пролетела половину пути, на мгновение словно зависла в верхней точке – и ринулась вниз, в огромную кучу земли, древесных стволов и мусора, за многие годы нанесенного течением реки на берег и отделяющую реку… от крепостного рва.

Лицо степного полководца внезапно стало белым. Стрела еще не достигла цели, но Субэдэ уже понял, что вовсе не река нанесла на берег эту хаотичную с виду дамбу.

Стрела нырнула в сплетение сухих веток вывороченного с корнем старого дуба – и дамба внезапно раскололась надвое. Из ее середины вырвался сноп огня, взметнувший в небо обломки дерева, камня и надежд ордынского полководца на скорую победу.

Из пролома в ров хлынула темная весенняя вода, снеся по пути опору единственного штурмового моста вместе с толпившейся на нем полусотней кешиктенов.

Над стеной русской крепости пронесся торжествующий рев, напоминающий атакующий крик ордынских туменов.

– …уррра!!! – донеслось до холма.

Вниз из-за русского тына с удвоенной силой полетели сулицы, бревна и камни, добивая тех, кто имел несчастье оказаться в числе штурмующих стену. На глазах Субэдэ гибла лучшая тысяча его тумена.

Из-под ногтей его побелевших пальцев, сжимающих рукоять сабли, выступила темно-красная, почти черная кровь…

* * *

В крышу ударило – в который уж раз за эту седьмицу. Однако поруб был крыт на совесть – как-никак, серьезное помещение, не курятник какой-нибудь. Но, как говорит молва народная, капля камень точит. Видать, и в крыше поруба образовалась прореха.

К ногам крестоносца упала стрела. У самого наконечника стрелы тлел примотанный к древку кусок просмоленной пакли.

– Орда город поджигает, – равнодушно произнес крестоносец.

– Чаво? – зевнул дед Евсей.

– Говорю, степняки город твой решили поджечь, – повторил рыцарь.

– Дык они насчет Козельска много чаво в последне время

решали, – сказал дед, протирая глаза. – Однакось выкусили. Я мыслю, что и на этот раз обломаются. Ты б затушил ту пакость, а то ишшо солому подожжет.

Крестоносец ударил каблуком по стреле. Древко переломилось, под сапогом зло зашипело.

Они сидели на пучках прошлогодней соломы, прислонясь спинами к противоположным стенам поруба. На коленях деда Евсея по прежнему лежал взведенный самострел. На коленях крестоносца покоились его руки, крепко связанные сыромятным ремнем.

Рыцарь тоже зевнул и энергично потряс головой.

– Сон нагоняешь своей зевотой, – пожаловался он. За время плена его лающий акцент почти исчез.

– Дык я ж не нарочно, – ответил дед и снова зевнул. – Почитай весь день Орду колошматили.

– Вы колошматили. А я на палке висел, как баранья шкура.

– Тебя в полон взяли. Значить, положено висеть, – наставительно сказал дед.

– Слушай, старик! – вдруг взмолился крестоносец, – Христом Богом прошу – скажи своему воеводе насчет меня! Поди ж забыли уже все, что у них пленный в порубе сидит.

– Пробовал раз сказать, – вздохнул Евсей. – Отмахнулся Федор Савелич, «потом» сказал. Да и то правда – не время лезть к нему с разными глупостями. Скажи спасибо, что отвязываю тебя от перекладины, когда сам здесь сижу.

– Спасибо?!! – взвился рыцарь. Сложенные вместе кулаки под веревками сжались, став похожими на боевой молот. – Спасибо сказать?!!! Слышишь, старик, я не хочу сдохнуть здесь, как крыса! Развяжи мне руки и верни мне мой меч!

– Но-но, не балуй!

Покоящийся на коленях деда Евсея самострел угрожающе шевельнулся.

– Ишь ты, «развяжи». Я те меч верну – а ты меня тем же мечом да по темечку. – Дед покосился на руки пленника и проворчал: – Хотя мне много не надо. Мне и одного твоего удара хватит, чтобы Богу душу отдать. Вон у тебя кулачищи-то какие здоровые.

Крестоносец перевел дух.

– Если б я хотел убежать, я бы давно это сделал, – устало произнес он.

– И куды ж ты убег бы, сердешный, – хмыкнул дед, – кады кругом Орда? Развяжи его, ишь! А он воям нашим, что сейчас на стенах стоят, тем мечом – да по спинушкам.

– Даю слово… – послышалось от противоположной стены.

– Ась? – не расслышал дед.

– Я сказал – даю слово, – громче повторил крестоносец. – Ты знаешь, старик, что такое рыцарь?

– Да как же, видали, – кивнул Евсей. – Не лучше тех басурманов, что намедни на стены карабкались.

Рыцарь опустил плечи и расслабился. Его затылок коснулся прохладной бревенчатой стены, взгляд устремился в потолок, туда, откуда недавно прилетела стрела.

– Может быть, ты и прав, – сказал он. – Может, мы и не лучше. Война есть война, и на войне случается всякое. И то, что хорошо для одних, всегда плохо для других. Но знаешь…