Закон оружия
Шрифт:
Я натужно рассмеялся и сказал что я – чистокровный rusak. Они тут же потребовали разъяснить значение этого слова. И я пустился в долгие пояснения о чистоте нации, о монголо-татарском нашествии, о влиянии луны и солнца… В доказательство чистоты я привел свои светлые волосы… Они устало поверили и порекомендовали больше так не шутить.
Хонг едва заметным касанием подтолкнул меня под локоть, кивнув головой в проход. Я понял, что он хочет сказать мне что-то конфиденциальное. Все это, конечно, было смешно, никто не поверит про заговор с новичком, чужаком, которого надо
Разумеется, никто не обратил на нас внимания. В боковой комнатушке Хонг сказал:
– Нам предстоит трудное дело. Если мы не сможем сделать хотя бы десятую часть, нас отправят в расход. В первую очередь тебя… Там будет глубоко, хотя достать сможем. Но если яхту снесет в сторону… Далее пойдут глубины от восьмидесяти метров. Мы не сможем достать мешки.
– Что ты предлагаешь?
– Ты пойдешь первым. Я тебя подстрахую… На тридцати метрах ты не сможешь работать более пяти минут. А мешков будет не менее двадцати. Если мы сорвем их поставку, а это главное, нас озолотят. И ты можешь не беспокоиться за свою жизнь. Тебя оставят на суперакции… Ты станешь боссом, которого можно тревожить лишь в самых безнадежных ситуациях. Соглашайся на все…
Он увещевал, как увещевают вербовщики всех времен и народов.
Перед расстрелом аргументы исчезают один за другим. Согласие – царица спокойствия.
Мы вернулись. Боссы сделали вид, что не заметили нашего отсутствия.
Мне показалось, что операция до конца не продумана. Но какое мне до этого было дело? Все равно подробности будут известны позже. Самое страшное, я не знал исходных обстоятельств. В случае провала у бандитствующих структур всегда есть мальчик для битья, которому в лучшем случае придется сидеть в тюрьме. Позже ему, конечно, хорошо заплатят. На Рождество посылку подкинут.
Но ведь я давно вырос из мальчиковых штанов.
Мы выпили по крохотной рюмке местного напитка, сладкого, как сироп. Здесь он был традиционным.
Хорошо, рядом лежал очищенный апельсин.
Мы вышли во двор, и ночь сразу опьянила меня. Мои «друзья» держались, у них была привычка. А меня жаркий, настоянный на ароматах цветов и трав воздух совершенно одурманил. Мы сели в джип – огромный, как мустанг. В одно мгновение набрали бешеную скорость. Остановились на безлюдном берегу. Где-то в двухстах метрах виднелись фрагменты кирпичной стены, а чуть ближе – остов хижины. Прибой шипел, уползая и расплескивая отражение лунного света. Тихо рыкнув мотором, подошел катер. Кормчий помог мне и Хонгу забраться на борт. Здесь лежало два тюка. Мы развязали их и обнаружили два комплекта аквалангов, ножи, запасные баллоны, а также хорошо знакомые мне отечественные «АПС» – автоматы подводной стрельбы. Оружие – это признак тревоги. Я вопросительно посмотрел на Хонга.
– Мало ли какая опасность может подстеречь под водой! – заметил он.
Я высказал сомнение, вряд ли этот игломет спасет от нападения акулы.
Хонг не ответил. Акулы его волновали меньше всего.
Лао и Кинг остались на берегу. Они пожелали нам удачи.
Я стал облачаться, надел маску, баллоны. Хонг запоздало махнул
– Не торопись…
Пришлось снимать обратно.
Не нравился мне сегодня Хонг. Положительно не нравился. Не пошутишь с ним – не сразишься. Он снова отвернулся, что-то выискивая в океане.
Потом он что-то прочирикал на своем, кормчий поковырялся в ящике и достал огромный бинокль. Подобный я видел во время краткой службы на таджикско-афганской границе. Назывался он «Ворон» и позволял прекрасно видеть в темноте. В Афгане у меня таких не было.
Кормчий завел мотор, и мы поплыли на малых оборотах. Через минуту остановились. Хонг взял ночной бинокль и затих. Только голова его медленно поворачивалась, следуя линии потухшего горизонта.
Наконец мы услышали тихое восклицание:
– Она! Малютка…
Я глянул вопросительно на капитана катера.
– Мини-субмарина! Ты что – не знал? Хорошо же тебя подписали…
Он сразу набрал крутую скорость. Катер подпрыгивал на волнах, они искрились, рассыпались на тысячи мельчайших осколков. Но красоты меня волновали меньше всего. Не стали бы эти воды для меня последним приютом!
Через несколько минут мы были у цели. В темноте подводная лодка напоминала перевернутый баркас с коротким килем. Она покачивалась, и волны шлепали о ее тело.
Вся моя жизнь была такая перевернутая.
В рубке открылся люк, оттуда вылез человек. Мы медленно подплыли к корме, он бросил нам конец, капитан схватил его с ловкостью обезьяны, подтянул катер поближе. Держась за эту веревку, мы с Хонгом перебрались на борт «Малютки».
У меня захватило дух, когда катер отчалил. Мы полезли в узкую горловину подлодки. На борту было двое: черноусый европеец в тельняшке и худощавый таец, который показался мне сильно изможденным, возможно, на фоне своего цветущего напарника. Доходяга резкими движениями задраил люк.
Мы еле разместились в тесном чреве субмарины среди изобилия различных манометров, приборов со стрелками и электронной цифирью. Тут же пошли на погружение. Я догадался об этом по специфическому шуму воды, которым стали заполняться соответствующие резервуары, уж не знаю, как они называются по-морскому.
Время от времени черноусый капитан поднимал перископ и пристально вглядывался. Так продолжалось очень долго, и я незаметно задремал. Проснулся от голоса. Капитан говорил по радиостанции, впрочем, разговором это трудно было назвать: он сыпал одними цифрами. Это называлось засекреченная связь.
Я попросил разрешения посмотреть в перископ. Где-то в трехстах метрах от нас медленно плыла красавица яхта. К ней со стороны берега стремительно приближался боевой катер с двумя спаренными крупнокалиберными пулеметами на носу.
Хонг отстранил меня от перископа, взялся за рукоятки, замер.
– Остановились! Сбрасывают!
– Что? – спросил я, хотя и так уже было ясно.
– Мешки!.. Теперь они станут на якорь и никуда не денутся.
Я мягко отстранил от прибора Хонга. Напористый полицейский катер вплотную причалил к красавице яхте и взял ее силой. Стволы пулеметов уперлись в белизну парусов.