Закон проклятого
Шрифт:
– Вспомнил, где стволы?.. – Тянущееся, как белесая жвачка, лицо сержанта склонилось над Иваном.
И тут в голове Ивана стало ясно и светло, будто в темной комнате включили мощный армейский прожектор. Туман исчез, и Иван очень отчётливо увидел лицо сержанта.
– Так ты не умер? – удивленно спросил он.
– Чего? – Сержант обалдело уставился на парня, лежащего на полу.
Дембель не умер. Он просто надел серо-синюю форму и нацепил другие погоны. Наверно, у него выросло другое горло, взамен того, что Иван два года назад выгрыз и проглотил…
Во рту снова появился вкус соленой крови.
«Кровь», – снова застучало в голове. «Кровь», – сказал чёрный кинжал. «Кровь», – зазвенели решетки на окнах…
Парень вставал с пола. Сержант Терентьев смотрел на него, парализованный ужасом. Так кролик смотрит на приближающегося удава, не имея сил ни убежать, ни даже пошевелиться.
Белки широко раскрытых глаз парня перечеркнул черный узкий зрачок, похожий на кошачий. Из полуоткрытого рта чудовища дохнуло смертью, и Терентьев понял, что это конец. Сознание кричало: «Беги! Спасайся!..» – но парализованное тело не слушалось, подавленное злой волей ужасного существа.
Терентьева спас молоденький младший сержант. Он клацнул затвором автомата, и тварь со звериными глазами, напоровшись на ствол, наконец-то оторвала взгляд от сержанта.
– Господи… – Терентьев схватился за шею и упал на скамью.
– Что, что случилось? – Капитан за столом так и не понял, в чём дело.
Сержант Терентьев смотрел, как парня и его дружков разводят по камерам, но всё никак не мог прийти в себя.
Он пошел в дежурку умыться и, подняв глаза, увидел в зеркале перекошенное ужасом собственное лицо.
– Господи… – шептал Терентьев, поливая голову ледяной водой.
Он отпросился с работы пораньше. Ночью ему приснилось, как задержанный парень, разломав ненадёжную дверь камеры, выходит из отделения и идёт за ним, внюхиваясь в невидимые следы, доходит до его дома, поднимается по лестнице, клацая железными когтями по бетонным ступеням. Вот он уже у кровати. Глаза монстра смотрят на него, и сержант снова не может пошевелиться.
Не отрывая взгляда, парень наклоняется, скользкие губы касаются шеи, зубы смыкаются… И вот уже чудовище, улыбаясь красным ртом, стоит над ним и, чавкая, пережевывает сержантово горло…
Терентьев с криком проснулся, до смерти перепугав жену, и до утра слонялся по комнате. Утром он подал заявление об увольнении из органов. Сама мысль о возможности повторной встречи с парнем наполняла его паническим, животным ужасом. Но сон возвращался каждую ночь, и каждый день Терентьев с ужасом ждал следующей ночи. Через месяц его, старательно упакованного в смирительную рубашку, вывели из подъезда два дюжих санитара и увезли на машине с синей мигалкой на крыше и красным крестом на боку.
В камере стоял жуткий холод. Свернувшись калачиком на деревянном лежаке, Иван медленно приходил в себя. Теперь он точно знал, что с ним явно не всё в порядке. Сегодня во время приступа он опять стал другим. Другое, настоящее «Я» проснулось внутри него и властно отодвинуло в сторону привычного Ивана. Но в то же время это был он, Иван. Только гораздо сильнее, быстрее и злее, чем обычно. Иван, знающий, что вот сейчас он может разорвать этого сержанта одним ударом, а потом долго пить его горячую кровь, уже после того, как будут перерезаны все, кто сейчас направлял на него автоматы.
Оно почти уже проснулось, но его спугнул тычок автоматным стволом. Оно было еще очень слабым…
Ивану стало страшно. Предыдущие приступы ещё можно было объяснить боевым или сексуальным безумием, порождённым избытком адреналина, родителями «не от мира сего», наградившими соответствующей наследственностью, глюками от нервного перенапряжения… да мало ли ещё что может придумать человек, желая подогнать сверхъестественное под привычные мерки. Но сегодняшнее Ивана просто напугало. Он видел, как бледный садист-сержант, пошатываясь, покидает помещение, как в растерянности переглядываются милиционеры и хлопает рыбьими глазами толстый капитан, так и не понявший, почему сотрудники прекратили допрос и без команды распихали задержанных по камерам. Он чувствовал как тихонько шевелится в нём что-то страшное и чужое, готовое в любую секунду вырваться наружу.
Иван лежал на жестком деревянном лежаке в камере, и ему было страшно.
– Да нет, вроде с виду нормальный пацан. Чего это вчера ребятам померещилось? Слышь, парень, подымайся. На выход.
Новый милиционер, другое лицо.
«Смена пришла», – понял Иван.
Через плексигласовое окно, забранное решеткой, пробивался слабый солнечный свет. Начинался новый день. Иван встал, хрустнул плечевыми суставами, разминая одеревеневшее за ночь от холода тело, и вышел из камеры. Снова клацнули наручники. Снова хлопнула дверь «воронка». Снова взвыл мотор.
– Куда теперь-то, начальник? – спросил Иван.
– В изолятор временного содержания, куда ж еще.
Этот милиционер был добродушным и ленивым, как отяжелевший от сытой жизни персидский кот.
– ИВС – это вроде тюрьмы, – объяснил он, – но ещё не тюрьма. Может, повезет, так дня через три выпустят…
…За спиной захлопнулась тяжелая дверь. Иван огляделся.
Н-да. Архитекторы и дизайнеры не особо напрягались, создавая планировку и интерьер камеры. Бетонный квадрат три на три. Два металлических лежака с железными полосами вместо пружин вдоль влажных стен, на которые по всей поверхности был неровно налеплен цемент так, что стены стали шершавыми и острыми, как наждак под микроскопом. В окно помимо решётки вделан кусок плексигласа, в который через дырочку размером с пятикопеечную монету продели узкую трубу, одним концом выходящую на волю.
«Ага, это здесь вместо вентиляции».
В углу камеры в пол была вделана параша, какие бывают в привокзальных туалетах. Над ней – две трубы.
Открылась «кормушка» в двери – маленькое оконце для подачи пищи.
– Слышь, арестант, – раздалось из «кормушки». – Слушай инструкцию по пользованию парашей. Верхняя вода – чтоб пить, нижняя – дерьмо смывать. Надо будет включить какую – зови, включим…
«Кормушка» с ружейным лязгом захлопнулась. Иван брезгливо скинул тяжелый от сырости, насквозь гнилой матрац с лежака, сел на голое железо, скрестил ноги, закрыл глаза и попытался отключиться.