Закон против тебя
Шрифт:
– Что – вообще? – спросил он.
– Не верю я тебе, – просто ответил Баклан.
– Ну и правильно, – неожиданно спокойно сказал Шибздик. – Если бы ты мне сразу на шею бросился, я бы с тобой и разговаривать не стал. Никому нельзя верить. Никому, понял? И я к тебе подкатываю не потому, что я такой добрый, а потому, что ты здорово умеешь хари на бок сворачивать. По-тихому слинять все равно не удастся, а мне с вертухаями не справиться.
Баклан задумался. Руки его продолжали автоматически двигаться, снимая с конвейера бутылки, начиняя ими ящики,
– Ладно, – сказал он. – Когда?
– А чего ждать? – весело изумился Шибздик. – Сейчас ты живой, а через час – хлоп, и кончился.
– Хлоп, – повторил Баклан. – Интересная мысль, И что ты предлагаешь?
– Все просто, как огурец, – ответил Шибздик. – Слушай сюда…
Двое охранников, удобно расположившись в кабине стоявшего в гаражном отсеке тентованного «КамАЗа», резались в «очко». Сквозь широкий лобовик им были хорошо видны надежно запертые ворота, а посмотрев в боковое зеркало, они могли увидеть низкую дверь в задней стене помещения, которая вела в упаковочный цех. Дверь была заперта на засов со стороны гаража. Оттуда доносился приглушенный рокот шестерен и непрерывное глухое позвякивание ползущих по конвейеру бутылок. На приборном щитке грузовика лежала портативная рация в кожаном чехле.
Сейчас она молчала. Время было самое что ни на есть спокойное – четвертый час пополудни. Гостей они не ждали, и даже неугомонный Черемис, как всегда в это время суток, прилег покемарить после обеда.
Охранники знали, что он не проснется раньше семи, и чувствовали себя свободно. Даже их маски были сняты и валялись на передней панели рядом с рацией.
– Да, – мечтательно сказал один из охранников, тасуя карты, – жизнь хороша…
– Когда пьешь не спеша, – подхватил второй.
– Не надо о грустном, – со вздохом сказал первый. – Как подумаю, сколько там, за стеной, водяры…
– А кто тебе мешает? Бери и пей, сколько влезет.
– Сам пей. Это у Черемиса брюхо железное. Вот ведь черт здоровенный, все ему по барабану.
– Это факт. Даже завидно, блин.
Первый охранник, краснолицый бугай лет сорока, похожий на заматеревшего и основательно раздавшегося вширь Алешу Поповича, порылся в кармане своего камуфляжного комбинезона, выудил оттуда сигарету, со щелчком откинул крышечку никелированной «зиппо» и закурил, выпустив из ноздрей две толстые струи дыма.
– Ну что, сдаем? – спросил он, ловко перетасовывая засаленную колоду.
– Надоело, – проворчал второй охранник. Он казался простуженным и все время шмыгал носом. – Давай перекурим.
– Что, – с подковыркой осведомился «Алеша Попович», – основной капитал в опасности?
Простуженный шмыгнул носом и покачал головой.
– С такими ставками ты до моего основного капитала не скоро доберешься, – сказал он. – В натуре, надоело. Лучше расскажи, как у тебя вчера с Веркой вышло. Уломал?
– Да куда она, сучка, денется. Только моя, похоже, в курсе.
– Жена,
– Ага… То ли накапал кто-нибудь, то ли сама как-то "пронюхала. Смех, да и только. Кобель ты, говорит, вшивый, сукин сын… Я ей: на себя, говорю, посмотри, свинья супоросая. Тебя же трахать только на ощупь можно, вслепую… Ну она и заткнулась, конечно.
– Ну а Верка-то как же?
– А что Верка? Дура твоя Верка. Орет как недорезанная, всю спину когтями исполосовала, стерва костлявая. И пьет, зараза, как лошадь, не напасешься на нее.
– Ну вот, – разочарованно сказал простуженный, – на тебя не угодишь. Я-то думал…
– Что ты думал? – немного агрессивно спросил «Алеша Попович», но простуженный заставил его замолчать, предупреждающе подняв кверху ладонь.
Здоровяк замер с открытым ртом и прислушался.
За перегородкой, отделявшей гараж от упаковочного цеха, снова рассыпчато зазвенело стекло. Звук был такой, словно там уронили на бетон полный ящик. Потом оттуда послышалось характерное монотонное «бац-дзынь!», повторявшееся раз за разом.
– Бутылки, – сказал простуженный. – Гадом буду, пузыри с конвейера на пол сыплются!
– Они что там, охренели? – удивился «Алеша Попович». – Черемис им яйца пообрывает!
– Смотри, как бы нам не пообрывал, – с сомнением произнес простуженный. – В главном цеху из-за конвейера ни хрена не слышно. Надо пойти посмотреть.
– Надо так надо, – проворчал «Алеша Попович», натягивая на свою широкую физиономию шерстяную маску.
В это время из-за перегородки, заглушая звон бьющегося стекла, раздался придушенный вопль, и тут же что-то тяжело ударило в фанерную стенку, заставив ее вздрогнуть.
Этот удар сопровождался новым рассыпчатым звоном и взрывом матерной брани.
– Совсем оборзели, козлы, – выхватывая из-под сиденья резиновую дубинку, процедил простуженный.
«Алеша Попович», с неожиданной при его комплекции легкостью опередив своего напарника, первым добежал до двери, отодвинул засов и ворвался в упаковочный цех, занося над головой резиновую дубинку.
Он увидел посреди заставленной ящиками, засыпанной битым стеклом, наполненной едкими испарениями пролитого алкоголя каморки странный шевелящийся клубок, из которого в разные стороны торчали судорожно дергающиеся конечности. Конечности эти энергично молотили, драли, лягались и, кажется, даже щипались. Все это безобразие сопровождалось потоками матерной ругани, которые заглушали даже звон разлетающихся вдребезги бутылок.
Пульт управления конвейером располагался на противоположном конце резиновой ленты. В принципе, охраннику ничего не стоило смотаться туда и остановить конвейер, но он был настолько ошеломлен и разъярен творящимся безобразием, что забыл обо всем. Он никак не мог взять в толк, как у двоих рабов хватило наглости, забыв о своих прямых обязанностях, затеять драку. Он пригляделся и кивнул головой: да, их было именно двое, хотя на первый взгляд могло показаться, что в драке принимают участие человек пять.