Закон трех отрицаний
Шрифт:
– Понимаю. Но ведь он вернулся, верно? Вы сказали, что утром он выходил из подъезда с газетой в руках.
– Да, он вернулся. Они втроем вернулись.
– Вот даже как?
Настя уже ничему не удивлялась. Вдвоем уехали – так вдвоем, втроем вернулись – так втроем. Все врали, все, кроме несчастного Самарина.
– Точно, втроем. Тот человек, женщина, которая с ним выходила, и Островский.
– А девушки с ними не было?
– Не было. Их было трое.
– И потом что?
– Больше ничего. Утром тот человек вышел, и я поехал домой.
– Как
– Он был сильно пьян, это даже мне было заметно. Я еще, помню, удивился, зачем он в таком состоянии садится за руль.
Уф-ф-ф, ну и денек… Все понятно. Островский сбивает женщину с ребенком и уезжает, не останавливаясь. Юля впадает в истерику. Островский звонит Кричевцу… Нет, зачем? Не станет Островский ему звонить. Он где-то останавливает машину и пытается успокоить актрису. У него ничего не получается. А время идет. И Кричевец, который видел, что Островский уезжает не в самом трезвом виде, названивает ему сам, чтобы убедиться, что тот благополучно доехал.
Но режиссер пока еще не доехал. По его голосу и по звукам Юлиной истерики становится понятно, что что-то произошло. Кричевец выясняет, где находится его патрон по будущим съемкам, и они с Анитой едут «разруливать» ситуацию. Вероятно, все оказывается куда хуже, чем они ожидают. Юля требует, чтобы они вернулись к месту наезда, вызвали милицию и «Скорую помощь» и во всем признались. Ей легко быть честной и порядочной, не ей же в тюрьму садиться, а Островскому. А допускать этого нельзя. Режиссера надо спасать во что бы то ни стало, не то Кричевец останется без работы.
Юлю уговаривают, успокаивают, обещают, что вернутся к месту происшествия. Едут. На двух машинах. Разумеется, Островского от руля отстраняют, он пьян, Юля тоже вести машину не может, она в слезах. Одну машину ведет Кричевец, другую – Волкова. Они выезжают подальше, находят достаточно пустынное место и решают вопрос с Юлей кардинально. Она больше никому не скажет, что женщину и ребенка задавил великий режиссер Островский. И убийцу, насмерть сбившего пешеходов, тоже никто искать не станет, потому что убийца – Юлия Халипова. Вот и машина при ней, а на машине явные следы столкновения с людьми.
Вот почему Юля так спокойно вышла из машины и позволила себя убить. Она знала своих убийц. Всех троих. И доверяла им.
Они вернулись в дом Кричевца и выстроили свою версию случившегося. Так появилась история о телефонном звонке, который невозможно проверить, потому что звонили на городской номер. История о напившемся Островском, который одолжил любовнице свой автомобиль и заснул в гостях мертвым сном. История о том, как они волновались, звонили Юле домой, искали ее.
Они все продумали. Тщательно, аккуратно. Они не учли только несчастного отца, который в наивных попытках спасти беспутного сына несет вахту неподалеку и наблюдает все их передвижения. Они были уверены, что их никто не видит. Им просто не повезло.
Доценко решил начать издалека.
Островский был трезв и чем-то сильно раздражен. Мишу это более чем устраивало, раздраженный человек плохо контролирует то, что говорит, и, если ему есть что скрывать, обязательно допустит ошибку.
– Давайте начнем с самого начала, Константин Федорович. Зачем вы поехали в гости к Антону Кричевцу?
– А что, для этого нужен повод? – сердито огрызнулось светило кинематографии. – Люди ходят друг к другу в гости просто так, потому что они дружат.
– Раньше вы говорили, что поехали, чтобы отдать новый вариант сценария, – ненавязчиво напомнил Доценко.
– Ну да, так и было. Я привез сценарий. Седьмой вариант, черт бы ее побрал.
– Ее – это кого?
– Аниту. Все время ей что-то не нравится, придирается к каждому эпизоду.
– А при чем тут Анита Станиславовна? Раньше вы говорили, что сценарии читал Кричевец, потому что должен был выступать постановщиком трюков. Разве не так?
– Так, так. Но у Аниты свой интерес, поэтому сценарии читала в первую очередь она сама.
– Какой у нее может быть интерес? – вполне искренне удивился Михаил.
– Так она же собиралась сыграть главную роль, – Островский недоуменно посмотрел на сыщика, который не понимает таких элементарных вещей. – Вы что, не знали?
– Нет. Никто об этом не говорил. А что, Анита Станиславовна хорошая актриса? Надо же, сколько талантов у одной женщины!
– Да какая там она актриса! – махнул рукой режиссер. – Смех один. Но природные данные есть, так что в моих руках она бы справилась, это уж вы можете не сомневаться.
– Все-таки это большой риск – снимать непрофессиональную актрису, – Миша решил проявить знание вопроса. – Как правило, из таких затей ничего путного не выходило. И как вы не боитесь, Константин Федорович?
– А мне не все равно? За ее же деньги снимать, не за мои. Если она плохо сыграет, я ничего не теряю, потому что снято-то будет рукой мастера. То есть снято будет хорошо, и ко мне как к режиссеру претензий не возникнет, – повторил он, вероятно, опасаясь, что далекий от искусства милиционер пассаж про «руку мастера» может не оценить.
– Вы хотите сказать, что фильм будет сниматься на деньги Волковой? – Миша ушам своим не верил.
Откуда у нее такие деньги? Впрочем, он точно не знал, сколько нужно денег, чтобы снять фильм. Может, не так уж много?
– Именно это я и хочу сказать. Неудивительно, что Анита ничего вам про это не рассказала, она не хочет, чтобы информация раньше времени утекла в прессу. Она хочет, чтобы это была бомба. Неожиданное появление на экране доктора физико-математических наук, да еще в главной роли! И она там блеснет всеми своими талантами, и танцами, и гитарой, и саксофоном, и говорить будет по-испански. А если она платит, так я и сниму, как она хочет.