Закон военного счастья
Шрифт:
С этим напутствием, разумным какой-то внешней, общей правильностью, но совершенно не учитывающим его состояние, его небольшую внутреннюю, но тоже несомненную для него правоту, Ростик и прилетел ранним утром следующего дня в город. Домой он попал, когда ни мама, ни Любаня еще не отправились на работу. Хотя должны были, если учитывать местное время – около шести часов утра или около восьми по-старому, по-земному. А может быть, их предупредили, что Рост может появиться, вот они и попросили разрешения опоздать.
Поэтому он посидел со своими самыми родными людьми, выпил отменного
Ростик выглянул на улицу из специально устроенной бойницы – на Октябрьской прямо перед его мини-замком стояло по меньшей мере полдесятка зеленокожих. Впереди всех, разумеется, возвышался Шир Марамод – замечательный друг и главный переговорщик зеленокожих. Ростик смутился.
– Мам, как они узнали, что я приехал? Или они не ко мне пожаловали?
– К тебе, – отозвалась Любаня, тут же направляясь в дальнюю комнату, чтобы сменить утренний халат на что-то более официальное.
Маме это переодевание было не нужно, она и поутру выглядела готовой хоть к поездке на Бумажный, хоть к приему зеленокожих посланников. Она ответила:
– Они еще вчера вечером присылали гонца, человека, чтобы выяснить, правда ли, что ты прилетаешь? Кажется, мне его лицо знакомо. Впрочем, сейчас так мало стариков, что они все знакомы.
С этими словами она отправилась к калитке впускать триффидов в дом.
Они вошли, осторожно склоняя голову перед слишком низкой для них притолокой, и Ростик снова, с непонятным, невесть откуда бравшимся раздражением подумал, что парадную дверь следовало делать и шире, и выше – подходящей и для зеленых, и для людей новой комплекции, вроде Коромысла, и для бакумуров. Жаль, что не подумал об этом вовремя, может, когда-нибудь потом переделает?
Расшаркивания и традиционные с зелеными поклоны много времени не заняли. Потом триффидов провели в гостиную, где они и расположились за большим столом, низковатым для них, но все-таки вполне достойным. Потом Ростик показал им Любаню, которая наконец-то вышла из спальни, и попросил ее приготовить чай. На помощь ей отправилась и мама, похоже, обязанности хозяйки она не собиралась передоверять никому на свете.
Посидев молча с минутку даже после того, как подали чай, один из триффидов вдруг выволок большую деревянную дощечку, покрытую вполне земным пластилином, и два стила. Раздвинув чашки и вазочки с вареньем на меду и самодельным печеньем, он выложил ее посередине и решительно двинул к Ростику.
Более определенное предложение рассказать, поделиться свежими новостями Ростику редко доводилось видеть. И тогда, хотя он сам не очень понимал, что и как в действительности на Бумажном холме произошло, он взял в руки стил и начал рисовать.
Сначала привычно прочертил береговую линию залива, обозначил Боловск, Чужой город, прочертил Цветную реку и потом указал Бумажный холм. Вот его следовало сделать подробнее, этой дощечки уже
Вернувшись в большую комнату, он нарисовал бегимлеси, обозначил квадратом десять на десять точек основную единицу измерения и линиями от изображения пернатого показал численность их армии. Потом показал ее расположение.
Численность людей Ростик тоже показал, но только провел между ними густую, в несколько линий полосу поперек всей доски. По одну сторону оказалось сто двадцать душ, по другую все остальные. С этой же, остальной стороны он нарисовал могилу, трупы, крест над холмиком и себя – стреляющим в воздух в знак последнего салюта.
– А я и не знала, что потери так велики, – вдруг произнесла сзади мама. Оказалось, она смотрела вместе с зеленокожими, как и Любаня. Только им нужно было смотреть прямо, а не как угодно, чтобы понять рисунок, вот они и зашли незаметно ему за плечи.
Шир Марамод кивнул, странно дернул носом, потом своим стилом обвел указанную численность пернатых и поставил странный, угловатый, как кельтская руна, знак вопроса.
Ростик вздохнул, перечеркнул вражескую армию косым крестом и показал, как она сгорает. Потом стер изображение и показал новую численность пернатых, которые уходили на юг, в Водный мир, и второй отряд, направляющийся на северо-восток. Численность обоих отрядов, указанная уже в десятичном исчислении, привела зеленых в тревогу. Один из них даже поднял доску Ростика и стал подносить по очереди к разным своим глазам. Но от этого рисунок, разумеется, не изменился.
Потом зеленые все, как один, встали, поклонились Ростику и направились к выходу. Рост, который думал, что беседа будет более долгой, даже хотел было позвать их, но передумал. Тем более что гости вели себя хоть и торжественно, но довольно странно – Марамод так вообще стал осматривать стены, потолки, а иногда и постукивал в них, о чем-то чуть слышно поскрипывая кому-то из своих спутников. Кому предназначались эти реплики, понять было невозможно, потому что никто из зеленых не отозвался.
Выйдя на главное крыльцо, Ширы еще раз склонились в очень глубоком поклоне и ушли. Ростик подумал, почему-то вышел на Октябрьскую, посмотрел им вслед. Триффиды приостановились около их знаменитой липы, поклонились дереву и пошли дальше, неуклюже переступая своими зелеными, обутыми в странное подобие детских башмачков ногами.
– Странные они, – проговорила Любаня.
– Было бы удивительно, если бы они не были странными, – отозвался Ростик.
– А чего они все время кланяются? – спросила мама. – Могли бы как-нибудь иначе.
– Это я их научил, – признался Ростик. – Еще в первое свое посещение Чужого города.
– Ты? – удивилась мама. Что-то ее в этом жесте определенно раздражало. – А, ладно, японцы тоже кланяются. Может, и правильно, руки остаются чище… Кстати, что-то им в нашем доме, вернее, в твоей реконструкции не понравилось.