Закон военного счастья
Шрифт:
– Ну, я – дело другое, – отшучивался Рост. – У меня мать – доктор. Вот женись, Антон, на докторше, тоже будешь выздоравливать быстрее.
– Ты на что намекаешь? – неожиданно вскинулся Достальский.
И тут-то выяснилось, что он, пока выздоравливал, действительно познакомился, как это обычно бывает… В общем, конечно, это была докторша и, конечно, невиданно прекрасных достоинств.
К тому же капитан Достальский действительно пошел на поправку едва ли не сразу, как прибыл в госпиталь. Но ему и этих рекордных сроков, как говорили сестры и больные, было недостаточно. Для
От нечего делать Ростик часто гулял с ним, заодно помогая управиться с костылями. При этом преимущественно они обсуждали битву за Бумажный. Иногда разговор превращался в спор, но чаще Рост или капитан узнавали друг от друга неведомые прежде перипетии и подробности сражения.
Так, Ростик выяснил, что капитан заблаговременно отправил все грузовики в Боловск, заполнив их штатскими под старшинством неизменного Акимыча. Когда Рост высказался, что это следовало сделать попозже, когда уже появились первые раненые, капитан вдруг разгорячился.
– Ты пойми, – говорил он, забыв о костыле под левой рукой и стараясь показать рельеф холма обеими руками, – во-первых, я еще не знал, что наши летуны остановят их… Ну, этих, с длинными шеями, с наездниками на спине. Если бы те прорвались к холму, они бы наши машины пожгли, непременно пожгли. А у меня был приказ Председателя, чтобы я машинами не рисковал, они тут тоже еще не раз понадобятся. А во-вторых, если бы я их не отвел, их бы просто пехотинцы разбили. Глубина нашей обороны составляла всего-то метров двести, она прошивалась стрелками пернатых насквозь. Так что не мог я оставить машины на верную гибель.
– Автобусы ведь не сожгли. Мы их прикопали, обложили щитами, обмазали глиной, и они в нужный момент очень удачно удрали.
– Потому и удрали, что для них было место. А если бы мы оставили еще эти «ЗиЛы» – непременно бы их заметили и попробовали подбить.
– Кстати, машины машинами, их, в конце концов, не очень и жалко. Но почему ты в самом деле бээмпэшки угнал? Они-то, когда пернатые на наш плацдарм поперли тремя колоннами, могли роты две заменить. И вообще, это же подвижная, мобильная сила! Да с ними мы бы…
– У меня не было уверенности, что пернатые все, понимаешь, все останутся под холмом. Я рассчитывал, что они хоть часть своих сил продвинут дальше в степь, ближе к городу. А «БМП», как ты сказал, мобильны, им их и останавливать. Лишь теперь, зная, как повернулось дело, согласен – это была ошибка.
– Я думаю, если бы машины остались, дезертиров было бы меньше. Они бы рассчитывали на нормальное отступление, понимали бы, что и раненых повезут в кузовах, и оставшихся в живых… А так у них сложилось впечатление, что всех бросили – попросту подставили и бросили. Так уже бывало, и на Земле, и тут.
– Наверное, – мрачно соглашался капитан. Как и все очень честные военные, он не любил говорить на тему о доверии к начальству – понимал, что русским солдатам
Еще изрядные споры у них вызывала относительно слабая оборона оставленного на стыке батальонов плацдарма.
– Понимаешь, автобусы как-то следовало уводить. Вот я и оставил проход между вами, вернее, хоть и заметил его, но не стал перекрывать, – пояснил Достальский.
– По нему пришелся такой удар, что, не окажись я там случайно, пернатые непременно прорвались бы. Представляешь, если бы они нам в тыл вошли численностью тысяч в пять, а то и больше?
– Да, – качал головой капитан. – Как ты там удержался? До сих пор чудом кажется. Плацдарм следовало прикрыть более плотно. Следующий раз буду делать проход зигзагообразным, как учебники тактики советуют, чтобы одним ударом не пытались пройти через всю глубину обороны, не встречая сопротивления.
В более мирных, уже не конфликтных тонах они прояснили действия летунов, за которыми капитан следил, а Ростик, разумеется, нет. Но Кима с ними не было, поэтому разговор получался однобокий, без вида, так сказать, сверху, и быстро затихал. И конечно, очень популярной, к тому же триумфальной, была тема маневра отхода к самому холму, на практически не подготовленные позиции. Капитан удивлялся:
– Не понимаю, как ты решился? Я сейчас тут сижу, в безопасности и тепле, и то боюсь об этом думать. Вот-вот близкая темень должна наступить, связь со взводами практически растеряна, управление большей частью солдат невозможно, противник давит… А ты… Вот если бы они у тебя побежали – что стал бы делать?
– Потому и не понимаешь, что в безопасности. Увидел бы, как пернатые в тот момент насели, как редки наши цепи, как окопы завалены трупами – и нашими, и пернатиками, – сам бы то же самое сделал.
– Но они же этого весь день добивались – чтобы вы вылезли из окопов и к ним спиной повернулись. Неужели не ударили?
– Как видишь, я тут перед тобой стою и вполне вживую разглагольствую, значит, не ударили.
– Почему? Должны были ударить. Обязаны были увидеть это – и ударить. Они же не мастера полевого огневого боя, они спецы по рукопашной, по бою на очень коротком расстоянии, холодным оружием – им такая возможность предоставилась… А они?.. Ты, наверное, что-то скрываешь, когда рассказываешь. Чего-то недоговариваешь?
– Я и сам понимал все трудности, когда о перегруппировке тогда думал… И боялся, что получится, как ты говоришь… Но не получилось. Почему-то у них не получилось, а значит, получилось у нас.
– Да, о том, что вышло бы, если бы они тогда ударили, лучше не думать.
– Может, у них тоже управление было нарушено? Офицеров мало, командование далеко… В общем, прозевали они удар. А когда минут через двадцать ударили, мы уже сидели чуть не плотнее, чем в начале боя.
– Да. – Достальский мечтательно посмотрел на небо. – Это и есть талант полководца, парень. Почувствовать момент, когда единственный раз можно сделать то, что спасет армию. Ни до этого момента нельзя и уже через четверть часа поздно – враг очухается и разнесет тебя на клочки… А так, если успел – ты на коне. Молодец – одно слово.