Законный брак

Гилберт Элизабет

Таким образом, очевидно, что брак Вебстеров не произошел из страстной, сердечной, горячей любви – как и замужество хмонговской бабули. Можно даже предположить, что это был брак без любви. Но с такими выводами надо быть поосторожнее. Уж я-то знаю, во всяком случае если речь о Вебстерах.

В последние годы жизни миссис Вебстер поставили диагноз – болезнь Альцгеймера. В течение почти десяти лет это некогда сильная женщина угасала, и всем, кто ее знал, было больно на это смотреть. Ее муж, прагматичный старый фермер, заботился о ней все время, пока она умирала. Он ее купал, кормил – забросил все дела, чтобы ухаживать за женой, и научился жить с ужасными последствиями ее болезни. Он продолжал ухаживать за ней, хотя она уже не понимала, кто он такой – и кто она сама. Каждое воскресенье мистер

Вебстер наряжал ее в опрятную одежду, усаживал в кресло-каталку и вез на службу в ту самую церковь, где они поженились почти шестьдесят лет назад. Он делал это, потому что Лиллиан всегда нравилась эта церковь, и он знал, что она была бы благодарна ему за его поступок, если бы только находилась в здравом сознании. Каждое воскресенье Артур сидел на церковной скамье рядом с женой и держал ее за руку, а она постепенно удалялась от него в полное забытье.

Если это не любовь, то объясните мне, пожалуйста, очень хорошо объясните, что же такое любовь на самом деле?

Но при этом тоже нельзя делать опрометчивые заявления и предполагать, что все браки по расчету, или по договоренности, или браки, начавшиеся с похищения невесты, за всю историю человечества непременно приводят к долгой и счастливой жизни. Вебстерам просто повезло, до определенной степени. (Хотя подозреваю, что не обошлось и без достаточно серьезной работы над отношениями.) Но у мистера Вебстера и хмонгов есть кое-что общее: идея о том, что эмоциональная картина в начале брака не так важна, как картина в конце, спустя многие годы совместной жизни. Более того, они наверняка согласились бы, что существует не один-единственный «особенный» человек, который поджидает вас где-то во Вселенной и способен наполнить вашу жизнь смыслом как по мановению волшебной палочки. Таких людей много (может, даже в вашем ближайшем окружении), и с каждым из них можно наладить уважительные отношения. А потом можно жить и работать рядом с избранником долгие годы в надежде, что конечным результатом союза станет нежность и привязанность.

В конце вечера в доме Май моя теория вполне отчетливо подтвердилась. Это произошло, когда я задала бабуле-хмонг последний вопрос, который тоже показался ей странным и непонятным:

– Ваш муж – хороший муж?

Бабуле пришлось попросить внучку повторить вопрос несколько раз, чтобы убедиться, что она расслышала верно: хороший ли у нее муж? После чего она в недоумении взглянула на меня, как будто ее спросили: вот эти камни, из которых состоят горы, где вы живете, – это хорошие камни?

Она не смогла придумать лучшего ответа, чем такой: муж у нее ни хороший, ни плохой. Он просто муж, и всё. Такой, как все мужья. Когда она говорила о нем, казалось, слово «муж» для нее означает профессию или даже биологический вид, а не отдельного сильно обожаемого или ненавистного ей человека. Роль «мужа» была довольно простой и включала ряд обязательств, которые ее мужчина, видимо, выполнял удовлетворительно на протяжении всей совместной жизни. У других женщин – то же самое, добавила она, – разве что совсем не повезло и достался настоящий пень. Бабуля дошла до того, что заявила: неважно, по сути, за кого выходить замуж. За редкими исключениями все мужчины более-менее одинаковые.

– Что вы имеете в виду? – спросила я.

– Все мужчины и женщины более-менее похожи друг на друга, как правило, – разъяснила бабуля. – Это все знают.

Другие женщины-хмонги согласно кивнули.

Позвольте на минутку остановиться и сделать смелое и, наверное, совершенно очевидное заявление.

Хмонга из меня уже не получится.

Да что уж там, из меня и Вебстера не выйдет.

Я родилась в конце двадцатого века, в средней американской семье. Как и бесчисленные миллионы других людей в современном мире, рожденных в схожих обстоятельствах, меня воспитывали с верой в то, что я особенная. Мои родители (они не были хиппи или радикалами и голосовали за Рейгана дважды, между прочим) попросту верили в то, что у их детей есть таланты и мечты, которые отличают их от других детей. Мою индивидуальность всегда ценили и отличали от индивидуальности моей сестры, друзей и всех остальных. Хотя я ни в коем случаем не была избалованной, родители верили, что мое счастье имеет значение и я должна найти

такой путь в жизни, который поддерживал бы и отражал мой личный поиск счастья.

Тут надо добавить, что все мои друзья и родные воспитывались примерно в таком же ключе. За исключением самых консервативных семей или семей недавних иммигрантов, все мои знакомые на том или ином уровне разделяли идею культурного уважения индивидуальности. Независимо от религии и уровня доходов мы все следовали одной догме, которая появилась совсем недавно, свойственна исключительно Западу и может быть описана в двух словах: «Ты – вот что имеет значение».

Я не хочу сказать, что хмонги не считают своих детей заслуживающими особого отношения, напротив, антропологи считают, что именно они являются самыми заботливыми семьями в мире. Но совершенно очевидно, что их общество не поклоняется алтарю индивидуального выбора. Как и у большинства традиционных общин, семейную догму хмонгов можно выразить не словами «Ты – вот что имеет значение», а фразой «Твоя роль важна». В той деревне все знали, что в жизни есть обязанности; некоторые обязанности выполняют мужчины, другие – женщины, и все должны стараться изо всех сил. Если ты хорошо выполняешь свою роль, то можешь спокойно спать ночью, зная, что ты хороший муж или хорошая жена, – и не надо ждать большего от жизни или отношений.

Встреча с женщинами-хмонгами в тот день во Вьетнаме напомнила мне старую поговорку: «Если есть ожидания, будут и разочарования». Моей знакомой бабуле-хмонг никогда не внушали, что задача ее мужа – сделать ее бесконечно счастливой. Более того, ей не внушали, что ее задача на этой земле – стать бесконечно счастливой. Она никогда не питала таких ожиданий, и потому в браке ее не постигло разочарование. Ее брак выполнил свою роль, необходимую социальную задачу: он был тем, чем и должен был быть, и ее это устраивало.

Меня же, напротив, всегда учили тому, что поиски счастья – это мое естественное (и даже гражданское) право, право по рождению. Поиски счастья – эмоциональная характеристика моей культуры. И не просто любого счастья, а глубокого, даже райского блаженства. А что, как не романтическая любовь, способно принести человеку райское блаженство? Моя культура всегда внушала, что брак должен быть чем-то вроде теплицы, в которой романтическая любовь будет расти и цвести. Вот я и сажала грядку за грядкой великих ожиданий в несколько покосившейся теплице своего первого брака. Это был образцовый огород из ожиданий, но за все свои заботы я получила с него лишь урожай горьких плодов.

Мне кажется, попытайся я объяснить всё это бабуле-хмонгу, та бы ни слова не поняла. И наверняка ответила бы точно так же, как одна пожилая дама, встреченная мною в Южной Италии. Когда я призналась, что ушла от мужа, потому что замужество принесло мне одни несчастья, она спокойно ответила: «А кто счастлив?» И махнула рукой, давая понять, что разговор окончен.

Заметьте, я вовсе не хочу романтизировать простую крестьянскую жизнь в живописной деревушке. Скажу начистоту: у меня нет никакого желания меняться местами с женщинами, которых я встретила в деревне хмонгов во Вьетнаме. Мне такая жизнь не нужна хотя бы по той причине, что у них у всех ужасные зубы. К тому же было бы нелепо и оскорбительно пытаться перенять их взгляд на мир. Неумолимое наступление промышленного прогресса означает, что скорее хмонгам придется перенимать мой взгляд на мир в ближайшие годы.

И между прочим, это уже происходит. В наши дни, когда в связи с наплывом туристов молоденькие девочки вроде моей двенадцатилетней подруги Май постоянно видят западных женщин, им приходится переживать первые критические минуты культурных сомнений. Я называю это явление «А ну-ка, минуточку!» – тот поворотный момент, когда девочки из традиционных обществ начинают задумываться: а чем, собственно, хороша жизнь, где замуж выходят в тринадцать, а рожают немногим позже? Они начинают думать и о том, что, возможно, предпочли бы другой выбор – или хотя бы возможность сделать выбор, раз уж на то пошло. И как только такие мысли забираются в голову этим девчонкам, пиши пропало. Взять Май – умная, наблюдательная, говорит на трех языках. Она уже имеет представление о том, какие еще пути ждут ее в жизни. Совсем скоро она заявит о себе. Другими словами, скоро и у хмонгов быть хмонгами перестанет получаться.