Законы лидерства
Шрифт:
Я стряхнул с себя оцепенение. Пора кончать "беседу", не то она заведет в еще большие дебри.
– Я уже объяснил, что ход моих опытов зафиксирован в лабораторном журнале...
– Извините мою назойливость, - просительно сказал он.
– Простите меня за повтор. Я пройду испытания и больше не буду работать рядом с людьми на Земле. Меня предназначают для работы в космосе...
– А я не могу выдать вам информации больше, чем записано в журнале. Понимаете?
– Да, - отозвался он.
– К сожалению, понимаю. И не только это, сударь.
– Что же еще?
– Человек всегда боится уступить свое место лидера. Где бы то ни было. Вы, люди, создали меня, чтобы я помог вам достичь подлинного лидерства в природе, но сами боитесь, как бы я не обогнал вас. А ведь я только первый этап...
Теперь зеленый индикатор светился предостерегающе.
– Кто будет вторым?
– Сигом.
– Вы уверены, что это удастся?
– Уверен. Если только...
– он чуть запнулся, и я это отметил, ...если только при создании человеческого разума не была использована какая-нибудь жизненная сила или еще нечто непознаваемое, мистическое...
– Он говорил без иронии, но она скрывалась в его словах.
– Других ограничений нет?
– Нет. Как только химики создадут материалы, превосходящие пластичностью живые ткани, вы приступите к конструированию сигомов. И у вас появятся новые опасения...
– Не беспочвенные, - не удержался я.
– Мы только ваши творения, ваши детища, призванные помочь вам, помимо колонизации космоса и подобных насущных дел, не исчезнуть, не раствориться в природе, как другие ее создания. Зачем же нам бороться с вами? Нам не нужны ни эта планета, ни воздух, которым вы дышите, ни пища, которую вы употребляете...
"Он прав, - думал я.
– Нам не из-за чего опасаться его или не любить. И все же я его опасаюсь и не люблю. Почему? Или таковы законы лидерства?"
– ...Нам нужно лишь то, для чего вы предназначаете нас и... Он умолк. Пауза казалась мне зловещей, и я поторопил его: - И...
– Информация. И ваша память как важнейшая часть ее.
– Почему "важнейшая"?
– Она является для нас направляющей... Мне показалось, что его фотоэлементы уставились на меня выжидающе, и я поспешил сказать:
– И все же большей информации, чем та, что отражена в журнале, у меня для вас нет. Придется вам довольствоваться ею.
– Прощайте, сударь, - сказал он.
– Наверное, мы больше не встретимся. Испытания близятся к концу.
Я сильно в этом сомневался и потому задал еще один "невинный" вопрос:
– Всегда ли вы будете помнить, что это мы создали вас, а не наоборот?
Впервые я увидел, как быстро и беспомощно замигал его индикатор. Он забормотал:
– Конечно, конечно...
Выходя, он стукнулся о притолоку двери - я не сомневался, что какие-то его блоки перегреваются, не выдерживая нагрузки. Все- таки он, бедняга, был только машиной, и для таких вопросов его не готовили.
Настроение мое изменилось, и меня даже не очень смутили слова Кирилла Мефодиевича:
– А если стоимость его ремонта вычтут из вашей, Петр Петрович, зарплаты?
* * *
Я закупил в гастрономе на завтрак и ужин следующего дня сосиски, молоко, яйца и направился к выходу, когда мимо меня быстро прошел какой-то человек с тяжело груженной старомодной авоськой. Что-то тревожно-знакомое было в его спине, в походке, я глядел ему вслед, силясь припомнить, кто это.
Почувствовав мой настойчивый взгляд, человек обернулся. Знакомое лицо с узким лбом и широким подбородком. Словно перевернутое. Владимир Лукьянович! Как же я его сразу не узнал?
Потом понял: я и не мог его узнать в таком затрапезном виде - и с авоськой, набитой продуктами. В институте поговаривали, что от него ушла жена. Я не верил сплетням: их у нас много по коридорам со сквозняками гуляет. Может быть, и сам он некоторые пускает в обращение. Но, видимо, про жену говорили правду. Эта старомодная авоська, небритое мятое лицо...
Захотелось шмыгнуть в толпу покупателей. Запоздал. Кажется, и ему наша случайная встреча в гастрономе, не понравилась; но с достоинством уже не разминуться. Он улыбнулся и кивнул мне.
Нет, не та у него улыбка, что прежде. Вымученная, жалкая. От неожиданности, что ли, - потом ругал себя за это последними словами, - я шагнул к нему, протянул руку:
– Давайте помогу.
Он испуганно, будто боялся доверить мне свое богатство, убрал подальше авоську.
– Что вы, Петр Петрович, я сам...
– Обронил невзначай: - Привык уже...
Мне бы попрощаться, но нелепость ситуации и его изменившийся облик ошеломили меня всерьез и надолго.
– Зайдите завтра в приемную, Петр Петрович, я подписал вашу просьбу о дополнительном оборудовании. Евгений Степанович все утвердит, вот увидите...
– Раньше бы...
– вырвалось у меня.
– Ох, непримиримый Петр Петрович, Петр Петрович, - покачал головой.
– У каждого в жизни свои гирьки, свои мерки. Для вас - поздно, для меня - в самый раз.
– Мерки разные, а дело одно.
– Опять же с какой точки зрения посмотреть.
– С точки зрения пользы дела, - и спохватился, что говорю словами Виктора Сергеевича.
– Вот, вот. Как раз с этой точки зрения и следовало экономить.
Меня уже "несла нелегкая": - Экономить следовало на... Хотя бы не брать напрокат ходячий кибернетический шкаф. Интересно, как вам удалось его выторговать и во что это обошлось институту?
– Хоть я не обязан отчитываться перед вами, но могу сказать - это не стоило нам ни копейки. Кибернетический двойник проходил у нас испытания по договоренности с институтом кибернетики.
Даже тон голоса у негр изменился. Появилось что-то дребезжащее, будто лопнула какая-то деталька, и в то же время голос стал мягче. Но я не забывал обо всем, что было между нами: