Законы отцов наших
Шрифт:
— Обращаясь к слушателям, вы когда-либо повторяли изречение: «Политическая власть вырастает из дула винтовки»?
— Разумеется. Но это же вопрос теории.
— Вы призывали к вооруженной борьбе, к насилию?
— В должное время.
— А кто будет решать, наступило это время или нет, доктор Эдгар?
Представитель защиты заявил протест, и вскоре президент совета прекратил слушание.
Я сказал Эдгару, что, с моей точки зрения, все прошло отлично, и с юридической точки зрения властям вроде бы не…
— В этом нет никакого проку, — перебил он. — Все предопределено заранее. Должен признать, это всегда было одной из моих любимых теологических загадок. Почему Иисус сказал те слова, когда его распяли на кресте? Вы знаете, конечно, о чем я. Он сказал, что отец оставил его, забыл о нем. А разве бедняга не знал,
Эдгар тихо засмеялся.
Я поинтересовался у него насчет завтрашнего дня, который должен был стать завершающим в процессе, однако Эдгара это, похоже, уже нисколько не волновало. Его взгляд упал на две картонных коробки, в которых лежали вещи Сонни. Он наверняка принял их за мои вещи, и это натолкнуло его на мысль о моем скором отъезде.
— Когда вы уезжаете? — спросил он.
— На следующей неделе.
Вот уже вторую неделю подряд я назначал этот срок. Временами я опасался, что так и не заставлю себя двинуться с места, что буду находиться в состоянии сонного оцепенения, пока какой-нибудь мощный вихрь — ФБР или тайные агенты военного ведомства — не засосет меня и не унесет навстречу страшной судьбе. В тот момент, однако, я воспользовался слушаниями в качестве предлога. Я говорил себе, что отправлюсь в путь сразу же, как только в судьбе Эдгаров наступит ясность.
— А ваши родители — они все еще не дают вам покоя? — спросил он.
— Ежеминутно.
Мать забрала деньги — ее собственные сбережения, ее knipple, то, что она сэкономила на домашних расходах, — и купила билет без даты до Ванкувера. Отец сказал, что она уже и вещи упаковала. Насколько мне было известно, у нас в доме имелся только один чемодан, из коричневой лакированной кожи, твердой, как ракушка, и теперь он, наверное, стоял у передней двери.
— Возможно, вам следует вернуться к идее киднеппинга.
Мы рассмеялись. Иногда я и в самом деле думал об этом. Когда я воображал, как моего отца будут раздирать противоречивые страсти и он должен будет сделать выбор между своим ребенком и деньгами, то начинал испытывать какое-то нехорошее удовольствие. Античная тема. На ум приходило сравнение с Мидасом, хотя я лично предпочитал проводить параллель с Джеком Бенни, одним из любимых героев моего отца, в знаменитом фрагменте, когда грабитель в маске и с пистолетом в руке подходит к Джеку.
— Деньги или жизнь? — угрожает бандит, и Джек, выдержав невероятно долгую паузу, отвечает:
— Я думаю, я думаю.
Следуя по маршруту доставки и перебирая в уме различные варианты, я думал, что следует взвесить реальные возможности. Каждый раз я заставлял воображение заходить все дальше и дальше в цепи предполагаемых событий. Мой отец слишком хитер, чтобы не заподозрить подвоха. В этом не приходилось сомневаться. Он вряд ли будет рассматривать похищение как простое совпадение. Слишком удобный случай, чтобы выманить деньги. Однако у матери никогда не возникнет никаких подозрений — не важно, какой бы невероятной ни выглядела опасность для моей жизни и благополучия. Она начнет плакать, опустит рукава платья и, заламывая руки, станет ходить за отцом по всему дому. Она примется умолять его на немецком языке, будет становиться на колени, плакать, рыдать, кричать. И в конце концов он сдастся. Он расстанется с деньгами, не переставая в то же время подозревать, что они являются ценой, назначенной мной за его спокойствие.
— Скорее всего получится так, как я уже говорил. В конце концов он заплатит, а я окажусь с тем же, с чего и начал. Вряд ли здесь можно что-то придумать.
— О, выход всегда есть. Остаются лишь детали, — добавил Эдгар с таким видом, словно жизнь не состоит из конкретностей.
Я сел в кресло, стоявшее в гостиной, и почувствовал под собой пружину, которая выскочила наружу.
— Ну а если честно? Неужели вы и вправду думаете, что мне стоит пойти на это?
— Сет, не буду скрывать от вас свои истинные мысли. Думаю, вы должны принять участие в вооруженной борьбе на стороне народа. Однако я не настолько глуп, чтобы полагать, будто взрыв народного недовольства произойдет в настоящий момент. — Он подобрал с пола плюшевую игрушку Нила и одеяло и положил их на диван, где все еще спал малыш, ничего не ведавший о нашем разговоре, который мы вели приглушенными голосами. — Можно
Он сел на ящик из-под молочных бутылок, который служил нам кофейным столиком, и подтянул брюки на коленях. Эти приготовления усугубили атмосферу таинственности.
— Когда мне исполнилось четырнадцать лет, — произнес Эдгар, — мой отец начал брать меня с собой в охотничий клуб «Прекрасная долина». Жизнь на Юге протекает довольно неспешно и имеет одну характерную особенность. Если на площади размером в пятьдесят квадратных миль проживают хотя бы шесть процветающих белых семейств, то они обязательно организуют или охотничий клуб, или сельский клуб, или еще что-либо подобное с пасторальным душком. Что их толкает на это, я так и не смог до конца понять, однако мой отец, как и его отец, состоял в таком клубе. И днем по субботам, когда рабочая неделя заканчивалась и он готовился к нашему священному дню отдохновения, в общем, нашей субботе, которая у христиан бывает по воскресеньям, он отправлялся в клуб и накачивался теннессийским виски до самого заката, пока не напивался вдрызг. Я всегда очень смущался, когда видел отца в таком состоянии. Его лицо наливалось красным цветом, ярким, как герань. Это было вопиющим нарушением его собственных религиозных принципов, однако отец ни разу не раскаялся в этом и даже ни единым словом не выразил сожаления. Мне очень не нравилось ездить с ним, однако я вырос в такой семье, где принято было говорить: «Да, папа», — если тебе что-то приказывали, и я часто сопровождал его по субботам. Наверняка отец делал это с целью воспитать меня в духе собственных традиций, привить мне вкус к ним. Я должен был впитать их в плоть и кровь, наблюдая за тем, как здоровенные детины с характерными кличками Медведь, Псиное Рыло и Билли Скат пьют бурбон с мятой и сахаром и хвастаются оленями, которых им удалось подстрелить, и женщинами, с которыми они переспали. Банально до тошноты, не так ли?
Рассказывая эту историю, Эдгар погрузился в свою стихию — во всех смыслах. Изменился его лексикон, и более отчетливым стал акцент. Я догадывался, что он рассказывал эту историю не один раз и с каждым разом все более совершенствовал мастерство, однако Эдгар сумел овладеть моим вниманием, и я быстро кивнул ему, соглашаясь с ним и ожидая продолжения.
— Так вот, клуб находился на окраине маленького городишки Оверлук, и на обратном пути нужно было проехать через весь город. Он ничем не отличался от большинства южных городков: белые и цветные кварталы, а между ними железная дорога. Там даже уличного освещения не было, потому что мы не попали в программу сельской электрификации. И вот в один из таких вечеров мой отец напился до беспамятства, став красным, как те грязные дороги, — видно, выпитое нагрело его, как уголья в печке. Он сел за руль и, вылетев на скорости из-за угла, врезался прямо в лоб какому-то старому драндулету, который стоял, как и положено, под знаком, разрешающим парковку, в квартале для цветных. Должен сказать, нам здорово досталось, мне и моему папаше. Он стукнулся головой о ветровое стекло и расцарапал лоб. Из раны потекла кровь, заливая глаза. Когда мы в конце концов все очухались и выглянули наружу, то увидели, как из машины вылезает какой-то негр, натуральная деревенщина в клетчатой рубашке и промасленном комбинезоне. Бедняга выходит вперед и в бессильном ужасе и изумлении взирает на кучу металлолома, в которую в один миг превратился его «форд». Всю переднюю часть машины вмяло внутрь, а из искореженного радиатора с жалобным свистом вырывалась тонкая белая струйка пара.
И как всегда, по закону подлости, который, как видно, в Оверлуке действовал безотказно, на улице в тот момент не оказалось ни одного свидетеля происшествия. Ни души, кроме этого бедолаги, моего папаши и меня, который видел, как отец вывернул из-за угла на такой скорости, словно за ним гнался сам дьявол. Отец вышел из машины и подошел к этому человеку — он был мне незнаком, просто какой-то насмерть перепуганный черный парень. Так вот, отец посмотрел на него, показал на свою голову и сказал: «Ниггер, видишь, что ты натворил? А теперь у тебя есть одна минута, чтобы сбегать за ребятами, которые живут поблизости, и с их помощью отволочь эту рухлядь в сторону и дать мне дорогу, иначе я позову Билла Клейберга, и тот задаст тебе жару».