Законы войны
Шрифт:
Вытащил пистолет с глушителем, постучал в соседнюю дверь. Не ответили. Трижды выстрелил в косяк, рядом с замком, изо всех сил рванул на себя дверь — поддалась. Быстро прошел через квартиру, выглянул на балкон — похоже, еще не окружили, но и это — не за горами. Надо бежать…
Вокруг пояса у него было намотано два десятка метров тонкой, но прочной веревки. Араб быстро размотал ее, завязал узлом один конец у ограждения балкона, вторым — обвязал себя, альпинистским способом. Все равно больно будет. Перевалился через ограждение балкона, шагнул в пустоту. Обдирая в кровь руки, съехал вниз,
Проломившись через ограждение из кустарника и оставив на нем часть своей одежды, Аскер оказался у забора. Через забор маханул с ходу, не думая, что с той стороны его может тупо расстрелять в упор пара ашраров. Грохнулся в пыль, придерживая пулемет.
Тихо.
Дальше шли одноэтажки, виллы, маленькие цитадели, огороженные бетонными плитами. Чуть в стороне и дальше — лазурное небо подпирали острые иглы минаретов. Прохладно — ноябрь на дворе, после ночи чуть больше нуля…
Оттуда. Больше неоткуда — господствующая высота!
Чужой, так и не ставший своим город. Дувалы, бетонные, а не глиняно-каменные — но за каждым из них может скрываться смерть. Пулемет — в барабане хорошо, если треть осталась. Один автоматный магазин.
Аскер вдруг понял, что с ним — оба его пистолета. Даже предполагая, что он может быть предателем, у него не забрали оружие.
Он не предатель. И он делом докажет это. Взяв уродов за шкирку и узнав, кто настоящий предатель. Только так…
Он сорвал с себя куртку. Замотал в нее пулемет — все же не Хост, открыто ходить с оружием в столице страны — как-то не комильфо. И побежал в сторону минарета…
На полпути его подрезала машина, гражданская. Он шарахнулся в сторону, выхватывая пистолет.
— Свои!
Черт, к обеду и ложка:
— Казаки, помогите! Вон с того минарета только что стреляли!
Один из казаков вышел из машины.
— С какого говоришь?
— Вон с того!
Показывая — он инстинктивно повернулся в ту же сторону, в сторону, куда была направлена его рука. И напрасно…
Афганистан, Кабул
Центр города
3 ноября 2016 года
Все шло кувырком. Аскер бесследно исчез. Араба, мою правую руку в Кабуле, едва не убили…
Все было очень и очень плохо…
Араб был жив, и убить его, сына казака с Востока, было не так-то просто…
Пропахший дымом, бородатый, с обожженными веревкой руками — он шел по улочке одного из кабульских жилых районов, поминутно оглядываясь. За спиной в распахнутое настежь кабульское небо поднимался дым, выли полицейские сирены. Он знал, что будет дальше — они поднимут беспилотник и начнут прочесывать район. Или вертолет. В любом случае — если привяжутся, то уже не отстанут.
Он вспомнил Пешавар. Багдад. Тегеран. Бейрут. Басру. Карачи. Каир. Все те города, в которых он действовал нелегально и в которых ему удалось выжить. Выйти из-под удара. Исламский Джихад, Аль-Каида, Аль-Ихван и Муслимун и еще не менее полудюжины различных мусульманских
Он вспомнил Пешавар. Бешеную толпу, несущуюся по улице, подобно приливной волне наводнения, оставляя за собой перевернутые машины, подожженные лавки, растоптанные, окровавленные, растерзанные трупы. Их не тронули — потому что они были бородачами, были одеты как мусульмане и говорили на их языке. Бес был тогда ранен, и серьезно, как потом оказалось, ранен, — но они все равно выстояли, выдержали, пробились на точку эвакуации. Что же здесь, ко всем чертям, происходит? Кому можно доверять? Кто друг — а кто враг?
Как они вычислили их местонахождение, притом что он сам принял решение поехать именно сюда за час до того, как они прибыли? Кто были те люди, которые напали на них? Откуда у них был «Шмель»?
Что-то подсказывало ему, что могли быть и настоящие полицейские. А не переодетые…
Саднило руки. Это была единственная примета, по которой его можно было с уверенностью опознать — он так и не дал сделать пластическую операцию и свести эти следы, хотя понимал, что это для большей же безопасности. Во время бейрутского мятежа он попал в плен к фанатикам, перед этим покосив их из пулемета. Озверевшие, чувствующие, что им терять уже нечего, боевики распяли его на кресте. Теперь раны как будто напоминали о себе, хотя на деле он просто обжег руки об веревку, спускаясь с четвертого этажа.
Они, наверное, уже нашли ее. И поняли, в какую сторону он ушел и как, где его надо искать.
— Хей, эфенди…
Араб остановился. Повернулся на голос. Маленький бача махал ему рукой из приоткрытых ворот.
— Иди сюда, аскер. Иди сюда, мы тебе поможем…
Араб недоуменно посмотрел на него.
— Русисты тебя ищут, мы знаем. Иди, мы тебя спрячем…
— Хукм джихада является самым важным хукмом в жизни каждого правоверного…
Араб согласно кивнул.
— Джихад является фард айн [67] для каждого мусульманина…
Пожилой старик важно кивнул.
— Твои слова радуют мою душу. Скоро я сам предстану перед Аллахом. И когда он спросит меня — остались ли на земле те, кто любит меня по-настоящему и идет по моему пути, по пути Аллаха, я отвечу ему, не кривя душой, — да, остались…
Забинтованными чистой тканью руками Араб поднес ко рту пиалу с кислым молоком. Он не боялся этих людей — в конце концов, они были всего лишь людьми, а вот он — был волком, ведущим войну уже двадцать лет, битым, травленым, знающим все уловки и ухищрения. И все равно ему было не по себе: в детстве он ходил в гости к своим арабским друзьям, а они ходили в гости к нему, и никто не держал нож в одной руке, пожимая другую в знак дружбы.
67
Индивидуальной обязанностью.