Закулисный роман (сборник)

Карпович Ольга

И почему мне, а не ему придется всю жизнь видеть перед глазами изломанное, разбитое тело на заснеженном асфальте?

– Что есть добро? Что есть милосердие? – переспросила я, не глядя на журналистку. – Вы можете похвастаться тем, что знаете ответы на эти вопросы? Я – нет. А рассуждать о границах и нормах морали может, наверное, тот, кто знает. Я не рискну, я всего лишь человек. У каждого из нас свой путь, и никто не знает наверняка, какой из них правильный.

Произнеся эти слова, я вздрогнула. Я сказала их как будто помимо своей воли, словно бы чей-то голос, зазвучавший внутри меня, своенравно вырвался из моих губ. Я все еще не отводила взгляда

от зеркала, и отчего-то мне стало страшно. Его тусклая серебристая поверхность мерцала и двоилась в неярком освещении гримерки. И на мгновение мне показалось, что лицо мое меняет очертания. В глазах вспыхнули зеленые искры, тонко затрепетали ноздри, уголки губ дрогнули, складываясь в улыбку – нежно-порочную, надменную и наивную, провоцирующую, печальную. Расширенными глазами смотрела я на этот проступающий сквозь мой облик призрак. Это был он, он… Вацлав Левандовский, Дэмиэн Грин, сам Дориан Грей смотрел на меня из темной зеркальной глубины. Улыбался надменно и горько, откидывал волосы со лба, прикасался пальцем к ресницам. Дразнил, соблазнял, манил за собой. Я вздрогнула и зажала рот ладонью, чтобы не закричать.

– Что с вами? Вам нехорошо? – всполошилась журналистка.

– Извините, – глухо выговорила я. – Я очень устала.

Господи, что со мной? Неужели я схожу с ума?

Журналистка уже вцепилась в Нику:

– Вероника, вы стали открытием этого театрального сезона. Расскажите о ваших творческих планах. С каким из московских театров вы их связываете?

– Честно говоря, – манерно заявила моя взрослая дочь, – я не связываю свои дальнейшие творческие планы с московскими театрами. Открою вам маленький секрет: на мою роль в этой постановке уже готовится замена. А я… я через две недели уезжаю в Лондон. Меня пригласили на пробы в новую постановку театра Ковент-Гарден.

– Что?.. – ахнула я.

Меня словно ударили под дых. Я едва сдерживала себя перед этой чужой теткой в металлических побрякушках.

Что за чушь несет моя несносная дочь?! Что за бредовая идея?

– Ника, о чем ты? – Я попыталась ухватить ее за руку, но она ловко вывернулась. – Какая постановка? Кто тебя пригласил? Кто???

– Неважно, – лучезарно улыбнулась она. – Ну… скажем, один мой хороший знакомый. Человек, который мне очень дорог.

Это было безумие, наваждение. Я смотрела в смеющиеся, лукавые глаза моей дочери, и лицо ее двоилось, уплывало от меня в мерцающий зеркальный сумрак.

– Это он? – не выдержала я. – Скажи мне! Просто скажи! Я не буду пытаться помешать тебе, я просто хочу понять…

Пронырливая журналистка буравила меня своими пристальными, цепкими глазенками.

– Мама, ты устала, – снисходительно похлопала меня по плечу моя девочка. – Извини нас. Варвара, если у вас нет к моей матери больше вопросов, давайте продолжим в другом месте.

Я не могла их остановить, не поставив себя в неловкое положение. Еще пара неосторожных фраз – и все это завтра же появится в прессе. «Конфликт в театральной семье», «Кто он – таинственный незнакомец, пригласивший Веронику Арефьеву в Лондон?» Ника и журналистка ушли. Дверь за ними захлопнулась.

Господи, неужели это Вацлав пригласил ее? Значит, он жив? Но я же видела тогда… А что я видела? Дерганую фигуру на подоконнике? Черную тень в метели? Да был ли он вообще или все это – привидевшийся мне бредовый кошмар?

Меня колотило, страшно было взглянуть в зеркало. Этот стеклянный фальшивый сумрак затягивал меня, дразнил своим двойным дном, несбывшейся параллельной реальностью. Закрыв глаза, я прижалась лбом к

его холодной гладкой поверхности.

– Что ты хочешь от меня? – с трудом выговорила я. – Зачем мучаешь? Ты жив, да? Скажи мне! Ты специально все это устроил, сыграв с нами очередную жестокую шутку?

Ответа мне не было. Я заплакала, забилась лбом о стеклянную стену, отделявшую меня от моего призрака, тени, солнечного силуэта на внутренней стороне век.

– Оставь меня, оставь, – шептала я. – Если ты мертв, найди себе покой. Если жив, не возвращайся, умоляю тебя. Дай мне жить, дышать. Я не могу, не могу…

Мне стало душно. Стараясь не смотреть в зеркало, я прошла к окну и распахнула форточку. Ледяной ветер ударил мне в лицо, снежинки коснулись губ холодным, зимним поцелуем Вацлава. Я стояла, подставив лицо снегу, а за окном билась, бушевала и смеялась таким знакомым, надрывным, глумливым смехом метель.

Рассказы

Гений

Зрительный зал московского театра постепенно заполнялся. На вечер назначена была премьера новой постановки народного режиссера Бессмертного, и богемная публика валом валила на разрекламированное действо. Вкатился, отдуваясь и расталкивая всех круглым пузом, скандальный поэт. За ним шествовал знаменитый театральный критик с заранее отрепетированной, брезгливой гримасой на похмельной физиономии. Вбежала, суетливо оглядываясь по сторонам в поисках сенсаций, журналистка издания, специализировавшегося на культурных новинках. Вплыла, томно покачивая станом, задрапированным в черные шелка, пожилая драматургесса.

В одном из первых рядов уютно разместились две закадычные подруги-актрисы, конечно, не звезды первой величины, но довольно-таки известные в киношной среде. Дамы успели уже опрокинуть в театральном буфете по бокалу шампанского по случаю нашумевшей премьеры, и теперь вид имели расслабленный и умиротворенный. Одна из них, высокая блондинка в темном брючном костюме, толкнула локтем другую – миниатюрную шатенку в белой блузке.

– Ир, да ты смотри, какой хрюндель прямиком к нам топает… – Она указала глазами на протискивавшуюся между рядами кресел пышнотелую женщину, за поплывшими чертами лица которой еще можно было различить первоначальную красоту. – Это же Сидоренко собственной персоной.

Из низкого выреза вечернего платья дородной дамы угрожающе вздымались полушария колоссальных грудей, между которыми сиротливо нырял бриллиантовый кулон. Кустодиевская дива заметила подруг, переменилась в лице и, отвернувшись с видом подчеркнуто горделивым, обрушилась всем своим богатым телом на ни в чем не повинное кресло партера.

– Фу, ну и размордела же красна дивчина… – хихикнула Ира. – И как она только в платье-то втиснулась, а, Лар?

– И не говори, – кивнула Лариса, – хотя ты же знаешь мою позицию по данному вопросу. Я считаю, что возраст в любом случае берет свое рано или поздно, и никому этого не избежать. Ни ей, ни нам с тобой, ты просто прими это за данность, и все…

– Ну, не знаю, существует ведь масса способов, не в каменном веке живем… – неуверенно протянула шатенка и, достав из сумочки пудреницу, украдкой покосилась в зеркало, спеша убедиться, что над ней вероломное время верх еще не взяло.

– Ир, это все ясно. В этом мы с тобой специалисты… – возразила Лариса. – Но, по-любому, наши маленькие женские хитрости действуют только в том случае, если не пить. Не пить вообще!

– Скажешь тоже! – фыркнула Ира. – Этак всякая радость в жизни пропадет.