Закулисный роман (сборник)
Шрифт:
Катя, все еще смущенная, пыталась прийти в себя. Неожиданный апарт старика в сторону ее внешности выбил девушку из колеи. «В конце концов, что тут такого! – одернула она себя. – Он ведь всего лишь сделал мне комплимент!»
Всеволод Игоревич меж тем сдвинул седые брови.
– Я опять потерял нашу с тобой, так сказать, серебряную нить беседы… Ну, то, что ты симпатичненькая мордашка, Мась, это я говорил, помню, а до этого… А, ну конечно, я тебе о том злополучном курсе своем рассказывал. Стервецы были, между прочим, редкостные. На четвертом году обучения, когда я попер к чертям собачьим одного там щукинского режиссера, который у нас тогда по моему, заметь, приглашению
– А разве… – протянула Катя растерянно. – Разве это не в ваших интересах, чтобы ученики попали в хорошие театры?
Ей не хотелось думать, что Великий Педагог стал бы размениваться на такие дешевые мстительные выходки.
– После такого-то письма?! В лепешку, что ли, стоило разбиться ради них, по твоему мнению? Не понравилось им, что по именам их не называл никогда. Но ты сама посуди, сколько их через меня прошло, толпы вот таких же, как ты, черноглазеньких, мордашек смазливеньких… Где уж тут имена-то упомнить, я первые два курса по лицам-то их различить не мог!
Знаешь, почему я тогда, на вручении этим стервецам дипломов, сразу же ушел со сцены и из зала тоже? Помню, как дверь нашего актового зала ухнула… Представляю, как у них, стоящих на сцене и очень торжественных, лица вытянулись… Так вот, не потому я вышел, что меня обида вдруг взяла на этих поганцев, не потому, что на вручение собственной премии опаздывал, а потому, что там не было среди них той моей студентки.
И Катя вновь забыла о покоробивших ее, мстительных, обиженных нотках в голосе заслуженного мэтра. «Вот сейчас! – сказала она себе. – Сейчас он расскажет мне о НЕЙ!» Девушка затаила дыхание и подалась вперед.
– Ну, Мася, вот мы и подобрались с тобой к ключевой теме нашей беседы. Вспомнил я, – вздохнул Всеволод Игоревич, – вспомнил и ее, стоит она перед глазами у меня сейчас, совсем как тебя, наяву ее вижу. Как я уже говорил, старовата она была для актрисы, когда я ее все-таки на курс принял, хотя, заметь, вся кафедра была против, особенно этот, как его, из Щуки… Но чувствовалась в ней порода, что ли. Какая-то особая бабья стать, чего, конечно, ни в одной другой абитуриентке не было и в помине. Все как на подбор, ссыкухи в коротких юбочках, не было за ними ни прошлого, ничего, пошлость юности, вот и все. А в этой, Светочке, видно было, что с непростой судьбой она, и глаза у нее были глубокие, знаешь, зеленющие такие, манящие, русалочьи. Смотрела она ими прямо, с укором как будто. Скажу я тебе, Мася, красивая была женщина, яркая, и одета с достоинством, и держала себя гордо, но не вызывающе. Я этих чересчур размалеванных шалав вообще терпеть не могу – ни в кино, ни в жизни.
А Света… нет, конечно, правы были наши с кафедры, и Синичкин, дурак старый, тоже был прав, что маловато у нее данных для актрисы, а вот зацепила она меня, и все тут. Я подумал, что, если даже и голосок у нее слабый и малоорганичная она, все равно ведь ей не на сцене играть, кто ее возьмет, когда закончит, ведь тридцать два уже стукнет. А вот для кино, для сериалов наших мыльных… Кто знает, может, такую красавицу и снимать бы начали, чем черт не шутит. Дал я ей шанс, Мась, и даже сейчас ни о чем не жалею.
– И
– Погоди, не забегай вперед, – с отеческой улыбкой остановил ее Замешаев. – Первый курс, к стыду моему, она совершенно была серая, я, конечно, понял, что надо ее из института исключать, но дело-то вот в чем… Понравилась она мне очень. По-женски понравилась. И подумай, Мась, сама она пошла на сближение. Видно, почувствовала мое к ней особенное отношение, а может, узнала, что это я ее на курс протолкнул, не знаю. Я ее первой по имени запомнил, этюды ее, заметь, довольно-таки бездарные, отдельно с ней часами разбирал. Думал вытянуть из нее хотя бы что-нибудь дельное. И вытянул. Жена как раз отправилась с дочерью в Карловы Вары, я один-одинешенек вот в этой самой квартире. Вечер был, как сейчас помню, за окном метелица, даже звезд не видно. И вдруг звонок в дверь. Открываю – Света стоит. И совсем, между прочим, не смущается, как будто к себе домой пришла. В глазах зеленых ее бесенята плещутся.
Впустил ее в квартиру, она шубу свою роскошную скинула мне на руки и прошла в гостиную. Я за ней. Присела она, длинные ноги скрестила, лукаво так на меня посмотрела и говорит: «Что же, вы думаете, я не понимаю, зачем вы со мной так возитесь, почему из всего остального курса так выделяете?» Потом помолчала и добавила низким, хриплым голосом, у меня от него аж мурашки по спине забегали: «Я люблю вас, Всеволод Игоревич. Я люблю вас и пришла выразить свои чувства, вы уж не обессудьте, что узнала ваш адрес».
Сделав паузу, он принялся заново разжигать потухшую трубку. Катя сидела как на иголках.
– И что? Что было дальше? – нетерпеливо спросила она.
Всеволод Игоревич улыбнулся, довольный, что его история вызвала такой интерес у юной журналистки:
– И, Мася моя, выразила, ох, как она выразила свои чувства! Была у меня, конечно, ханжеская мысль эту смоковницу греческую выгнать вон, но вот ведь нет, слаб человек, поддался я. И об этом я тоже совсем не жалею. Мне тогда уже семьдесят три года минуло, ей тридцать всего, вся жизнь впереди у нее была, у меня – на закате. Но, не для женских ушей будет сказано, я не оплошал, ни в тот самый первый вечер, ни потом. Я думал, что для нее это очередная маленькая женская победа, или же она всегда так благодарила, не знаю. Но был уверен: поиграет и забудется. А спектакли на нее я и без того собирался ставить и Синичкину еще в начале второго курса дал указание: она – главная наша героиня, и больше никто.
Выходит, Мась, вот к чему все эти наши долгие с ней репетиции и разговоры вели. Стала Светлана моей любовницей, и в середине второго курса я ее с платного места перевел на бюджетное. Мы продолжали тайно встречаться, даже на Ладожское озеро ездили. Ты пойми, девочка, я ведь человек очень узнаваемый, и мне с ней видеться было нелегко. Для этого требовалось прикладывать массу усилий, чтобы все не было шито белыми нитками. Это же скандал бы случился неописуемый, если бы пронюхал о нас кто-то.
– А вы не думали, – осторожно начала Катя, – скрепить ваши отношения? Все-таки такая страсть может перевернуть всю жизнь…
– Господь с тобой! – подавился дымом Всеволод Игоревич. – Я год этой свистопляски выдержал, целый год, понимаешь? И устал порядочно от всех этих тайных свиданий, и не то чтобы я не был в нее влюблен, но, поверь мне, за всю жизнь сколько у меня красавиц перебывало. Самых известных… Самые прекрасные актрисы просыпались утром в моей постели. Сотни их было, сотни. Без лишнего бахвальства скажу.