Зал ожидания (сборник)
Шрифт:
Может быть. На подбородке ямочка, а глаза всегда лукавые и будто прищуренные.
Я возвращаюсь домой. От батарей жарко, холодильник хрюкает; в желудке у меня ворочаются ледяные глыбы. Что-то призрачное реет на краю сознания, что-то давнее, что-то ускользающее за стены, ночь, города. Остановись! Я открываю окна, словно могу догнать это далекое мгновение, и в стены ударяет гул машин. Свежий ветер волочит по полу тысячи самолетиков, затем поднимает один за другим и начинает кружить по комнате. Слышится шелест и какой-то звук, похожий на "тррр".
Может быть. На подбородке ямочка, а глаза всегда лукавые и будто прищуренные. – Может быть, – говорю я несущимся мимо самолетикам. – Может быть, один из вас доберется до Токио. Первый терминал, северное крыло. Зал ожидания. 2008 год.
Три дня Золотарева
С тех пор Золотарев хромал. Порой он, конечно, пробовал ходить без клюшки, но давалось это тяжело, с болью в полуживой ноге. И тогда проступали бугры желваков на лице – узком, вытянутом, как у шакала; лоб покрывался потом, глаза суживались.
Золотареву было тридцать семь. Прекрасный возраст для повышения, для новых достижений – чего только душа желает, – и страшноватый для увольнения по состоянию здоровья.
– Слышишь? – поднял вверх руку Севрский и заулыбался. Лысый, огромный человек в зеленоватой форме – точно вставший на дыбы дракон с острова Комодо.
Золотарев еле заметно покачал головой.
– Не слышу.
Это "слышишь" предваряло обычно какую-то угловатую шутку. За годы службы Золотарев научился воспринимать их в качестве необходимого зла, мол, в жизни никогда все идеально не бывает, но раздражало безмерно.
– Эти стены говорят, что дерьмом пахнет, Золотарь. Кто без тебя разгребать будет?
"Фиктивный друг", – так мысленно называл генерал-майора Золотарев. Пятнадцать лет они вместе работали, отмечали праздники, провожали в последний путь сослуживцев, но до сих пор в обращение Севрского чувствовалось какое-то высокомерие. Впрочем, не без причины: и моложе, и старше по должности, и популярнее среди коллег. А вот Золотарева никто – совсем никто – особо не любил.
– Давай подгребу напоследок.
Севрский махнул рукой.
– Иди домой, налей себе чаю, стисни жену и привыкай к гражданке. Приходит пора и сложить оружие.
– Гвардия умирает, но не сдается, – Золотарев осмотрел стол, усеянный папками, и принялся их нервно перебирать. – А пока не подписали, я не уволен. Ну, какое тут поинтереснее?
– Ты мне дашь работать? – скорее весело, чем возмущенно спросил Севрский.
– Не дам. Так… пацанские разборки – не хочу. Дохлый авторитет – ну нет, хватит этого. Секта? Да еще плюс изнасилование – брр, не хочу. Разборки, опять. И снова разборки. Разборки. Опять Разборки. А это что?
Под степлером лежала совсем тоненькая папка – рыжая, с запиской от лаборатории.
Севрский потер шею, нахмурился.
– Да это… какая-то ерунда. Очередная странность после "Отребья". Мне еще с полгода, видимо, за вами хвосты замазкой замазывать.
Золотарев поморщился. Последние четыре года он участвовал в охоте на преступную группировку "Белое отребье". Получил за нее две медали, какую-то прибавку к пенсии, по штырю в ноге, бедре и колене и почетное увольнение. Пиррова победа, которая вызывала отнюдь не радость, а горькую такую, натянутую улыбку.
– Ну-ка.
Золотарев открыл папку и замер, когда Севрский бросил нечто вроде "чушь, огурцам отдадим". "Огурцами" они называли зеленых юнцов, это было в порядке вещей, но Севрский врал, как сивый мерин. Значит, и в самом деле интересное; значит, решил захапать себе.
За эту способность определять ложь – на каком-то бессознательном, почти животном уровне – Золотарева никто и не жаловал.
В папке находилось всего два документа, оба по запросу Севрского: анализ мусора, который собирали во время слежки за штабом "Отребья" – красным обвели "предметы женской гигиены" в категории "соседи слева", и записка групп наблюдения:
"В доме номер 6, слева от объекта, проживают два брата: Кушаков и Марицин. Не работают. За полгода больше никто замечен не был. Никаких гостей. Подтверждено".
Золотарев почувствовал холодок внутри.
– О, как интересно.
– Слышишь? – Севрский нарочито вздохнул и ткнул большим пальцем за спину. – Эти стены говорят, что тебе пора на покой.
– Скажи им… – Золотарев хотел придумать шутку, но так и не нашелся с ответом. – Да ничего им не говори.
***
Штаб "Белого отребья" находился в коттеджном поселке "Британика": стандартный копипастный дом в стиле европейских пригородов. Соседний номер 6 ничем не отличался – те же беленькие стены, тот же гараж, та же идеально красная, ровная черепица.
Золотарева бесило это подражание западу. Сам он полжизни провел в хрущевке, а другую половину – в однушке, с женой и дочерью. Было тесно, неудобно… и лучше бы так оставалось всегда.
На звонок вышел мужчина лет тридцати. Пучеглазый, сутулый, похожий на удивленную обезьянку.
– Из вашего дома звонила женщина, – как можно увереннее начал Золотарев, – сообщила о брошенной машине неподалеку.
Это, конечно была выдумка, но мужчина заме-етно растерялся. Посмотрел внутрь дома, приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, да так и замер.
Конец ознакомительного фрагмента.