Залечишь мои раны?
Шрифт:
— Это моя дочь, Снежана. Екатерина.
Нервно сглотнув, Снежа прошла в комнату следом за Марком, встала чуть ближе, присмотрелась.
Кто-то свернулся уютным клубком в кровати, накрывшись ватным одеялом с головой. Единственное, что осталось открытым взгляду — пяточка. Розовая, миниатюрная пяточка.
— Можешь подойти, она крепко спит, — Марк шепнул Снеже в спину, теперь уже внимательно следя за ее реакцией. Он видел, что она стушевалась, видел, что растерялась, но ему показалось, отреагировала как-то слишком… спокойно. Он ожидал не этого.
С опаской оглянувшись, Снежана кивнула, а потом медленно, по шажку, начала приближаться к кровати. Это было так… страшно, необычно, непонятно. Она понятия не имела, что делать, но не потому, что боялась за себя, нет, боялась, что в его глазах сделает что-то не так.
Путь до кровати показался ей безумно длинным, зато девушка была щедро вознаграждена. Стоило опуститься на корточки у изголовья, как Котенок показалась из своего укрытия. Перевернулась во сне, сморщила носик, потерла его рукой, отбросила одеяло.
Снежана начала бегать взгляду по личику ребенка. Взрослого уже ребенка. Сколько ей? Одиннадцать? Двенадцать? Совсем большая, и уже очень красивая. Длинные белые реснички девочки затрепетали, а губ коснулась блаженная улыбка. Ей снилось что-то хорошее. Совсем — совсем беленькие разметавшиеся по подушке волосики казались такими шелковистыми. Даже руки зачесались, настолько хотелось по ним провести, но Снежана сдержалась — пугать не стоит.
Вновь прошлась взглядом по безмятежному лицу, по тонким кистям ручек, по розовому покрывалу, как и положено настоящей принцессе, а потом бесшумно поднялась, поворачиваясь уже к ее отцу.
— Спасибо, — он подошел неслышно, притянул к себе, коснулся губами волос, опалил горячим дыханием. И поблагодарил. Ни за что. Или за что-то такое, чего Снежана не поняла. — Пойдем, — в его объятьях было очень хорошо. Только почему-то свою вину она ощущала так еще острей. Вину за то, что столько всего думала о нем, в таком подозревала.
Бросив еще один взгляд на дочь, Марк кивнул, потянул девушку за собой. Только услышав щелчок замка двери за спиной, Снежана поняла, что в какой-то момент перестала дышать, настолько это было… тонко, нежно, хрупко. Настолько в той комнате все казалось ранимым.
— Хочешь чай? Или что-то съешь? — Марк обошел девушку, открывая дверь уже в другую комнату — кухню. — Наверняка ведь на выставке голодала.
Снежана передернула плечами. Есть сейчас не хотелось. И пить не хотелось. Очень хотелось только слушать его и говорить самой.
Он это понял, принял, кивнул, пропустил в кухню, дождался, пока сядет на стул у стойки, все же поставил чайник. Упрямый.
— Прости меня, я думала…
— Я понял, что ты думала, Снежана. И я сам в этом виноват. Но Катя — моя дочь. А с ее матерью мы в разводе. Очень давно и безвозвратно.
— Она похожа на тебя, — Снежа склонила голову, отмечая, как он реагирует на каждое ее слово. На это замечание ответил еле заметной улыбкой. — И очень большая уже. Сколько ей?
— Двенадцать. Но она не может быть на меня похожа.
Он снова улыбнулся. Горько. Глянул куда-то в сторону, а потом снова на нее. Какой смысл скрывать то, что она и так узнает? Теперь-то точно узнает.
— Катя — моя приемная дочь. Я не ее родной отец. Я женился на ее матери, когда Котенку был уже год. Вот так. — Задавать «неловкий» вопрос, Снежане не пришлось. Марк продолжил, — и она об этом знает. Бывшая жена постаралась донести это до нее как можно ясней.
Даже в полумраке кухни Снежана отметила, как скулы Марка напряглись.
— И вы развелись…
— Я хотел получить опеку над дочерью. Она для меня дочь. — И здесь он тоже решил сразу расставить все точки над и. — Но не в наших судах.
— Почему?
Марк хмыкнул. Если б он сам толком знал, почему? Почему все так… тупо?
— Мать — панацея от всех детских бед, Снежана, а отчим — потенциальный педофил — насильник. Почему-то так. Конечно, никто не дал мне ребенка. Я и сам в этом виноват… Не нужно было вести себя как идиот, у суда было бы меньше поводов смотреть на меня, как на дерьмо.
— Поводов? — Снежана чуть склонила голову, ловя каждое его слово и каждую реакцию.
Ему было неприятно об этом говорить, но он говорил. Это дорогого стоит.
— Я сделал очень много глупостей в молодости, не просто глупостей, глупостей, за которые легко можно схлопотать срок, если у тебя нет отца, который всегда отмажет… Подожди, — он вдруг запнулся. — Лучше скажи, как ты оказалась здесь? Как ты узнала мой адрес? Почему?
Снежана на секунду опустила взгляд. Кажется, откровенничать единолично он не планирует. Но она и не против.
— Марина.
Вот так, одним словом можно было описать все, что произошло с ней сегодня ночью. Марина… И все понятно. Марина… И особо-то вопросов больше не возникает.
Чайник закипел, Марк отвлекся на какое-то время, заваривая непрошенный чай, поставил чашку перед девушкой, упер руки о столешницу, предпочитая не садиться.
— Она что, силой тебя сюда приволокла? А сама свалила от греха подальше?
— Не приволокла, — Снежана сделала глоток из чашки, пряча улыбку. Сейчас, ей даже стало немного жаль Марину. Вспомнились ее слова о том, что бедняге предстоит испытать на себе гнев пасынка, и просьбу замолвить за нее слово… С мстительным удовольствием Снежана поняла, что она не преувеличивала, гнев будет. — Но если понадобилось бы, наверняка не постеснялась бы приволочь.
— Что она тебе наплела? — конечно, маленькая месть за то, что явилась посреди ночи и начала качать права, была бы Снежане приятной, но смерти Самойловой она не желала.
— Ничего такого она не плела, Марк. Просто объяснила, почему ты сегодня не смог приехать. Вот и все.
— Да, все. Только ее об этом не просили… Пей, — заметив, что она хочет возразить, отдал приказ, а потом обошел стол, явно намереваясь если не разобраться лично, то позвонить и «погладить по головке» дистанционно, Снежана не дела. Поймала за руку.