Залежалый товар
Шрифт:
Ничто не мешало ей задумать в свою очередь — нет, не диссертацию, — ну, скажем, «диссерташку». Слова не будут записаны на странице, не станут чернеть на листках записных книжек. Это удел других. Ее слова могли попросту присоединиться к тому, что уже было в ней заложено, вписано неизвестной и тем не менее вполне реальной рукой. Как Жюли, она слушала, читала, собирала. Ее «диссерташка» будет составлена не из слов, относящихся к человеческим органам, а из обозначающих то, из чего состоит она сама. Люди придумали не только, во что одеваться, не только, какими словами называть части своего тела, но и те выражения, которыми можно описать все, что это тело покрывает.
«Не зная весны» даже искать
Прыснуть в рукав
Работать спустя рукава
Набить карманы
Платить из своего кармана
Держи карман шире
Показывать кукиш в кармане
За словом в карман не лезть
Ветер свистит в карманах
Метать петли
Делать из-под полы
Заложить за воротник
Заткнуть за пояс
В это русло набились и другие выражения, да к тому же, как это бывало с Жюли, возникали песенки, подобные той, что однажды утром прозвучала по радио:
На моей траве —
Лошадки — красотки,
И лодочки-лодки
В моем рукаве…
Удовольствие, которое «Не зная весны» получила от этой песенки, с ее мечтами и пылом, напоминающими весь опыт человеческой жизни, было точно таким, какого ждала Жюли от завершения своей работы.
Сила песни в ее ностальгии; песню присваивают себе, мы поем ее, полагая, что она создана для нас одних, но все подхватывают ее хором; песня заставляет плакать или утешает, она так нам близка, так нас хорошо знает — что же удивительного в том, что ее «поют сердцем» и что слова, описывающие наше тело, находят в ней свое естественное место?
Глава о песнях зародилась в кафе на Бютт-о-Кай, где некоторое время выступала Пьеретта, и не так уж беспричинно думать, что в диссертации Жюли эта часть оказалась самой наполненной. Слова-признания, одетые в музыку (если только не наоборот), в течение долгих лет занимали свое место в ее жизни и теперь толпились в толстой папке, которую она готовилась представить к защите.
С тем же старанием, что и при прежней работе, с чувствами, обогащенными воспоминаниями, снова отбросив хронологию, Жюли собирала обрывки фраз, упоминающие части тела, которые авторы песен упорно вставляли в свои куплеты.
Сердце, невидимое глазу, то, что живет, умирает, «бьется, трепещет и слабеет», переполняло страницы в тетрадях Жюли. Она одергивала себя, замедляла перо, проговаривая слова, выходящие из-под руки, и надолго замирала над открытой тетрадью, когда выводила строки, задерживавшие ее внимание:
На краю моего сердца
Песенка звучала…
И вот, когда она записала в свою книжечку выражение «стоять на земле обеими ногами», Жюли решила — потому что на это надо было именно решиться! — что пора приниматься за выражения, имеющие отношение к половым органам. Что-то в ней сопротивлялось, но это следовало сделать, потому что сделать это было правильно. Так что, когда она спросила профессора Лоренса, какое место должна оставить для этой главы, ответ появился спонтанно: «Свое место. Вы приняли решение двигаться с головы до ног, вот и будете говорить об этом, когда наступит черед».
Когда этот черед наступил, Жюли записала, что специальные труды дают шестьсот наименований мужского полового органа и почти столько же — женского (список авторов нельзя было назвать исчерпывающим). Она не могла вообразить себе, как перепишет их все — тем более что в ее списках присутствовали пока лишь несколько десятков выражений, — но прекрасно
В отличие от других анатомических частей, та, что касалась половой сферы, чаще упоминалась, нежели называлась. Несмотря на выражение «С рожком для обуви я бы и яйца натянул!», опять подслушанное — и снова в решающий момент! — в бассейне, исследование Жюли по очевидным причинам носило в основном книжный характер.
Другие органы иногда тоже не назывались, а скорее, прикрывались эвфемизмами — «бочка» или «требуха» вместо живота или «лопухи» вместо торчащих ушей, — но они лишь отдаленно имели отношение непосредственно к образному выражению.
Авторы или, по меньшей мере, слушатели этих реинкарнированных выражений, уточнила Жюли, непрерывно находятся в поиске нюансов и питают аллюзивными, но всегда идентифицируемыми метафорами то, на что предполагают указать. Принимая подчас поэтический вид — «поставить цветок в вазу», или непристойный — «тютелька в тютельку», или изображающий прикосновение к правде — «брать вафли на зуб», все эти выражения с постоянством взывали к воображению, фокусировали некую волю выделиться из обычной речи, но еще, ловила себя на слове Жюли, и некое смущение, порою почти целомудрие, когда возникало желание назвать прямым образом все, что имеет отношение к сексуальности.
Тем не менее, завершив составление этой главы, Жюли нашла окончательное название для своей диссертации:
С головы до ног,
или
Вся жизнь — душой и телом
Здесь, написав «душой и телом», она на миг остановилась. «Не знаю более прекрасного выражения!» — подумалось ей. После чего она отправилась на несколько дней к родителям.
Утром того дня, когда немного раньше назначенного часа Жюли прибыла в Сорбонну для защиты своей диссертации, она думала, что будет первой. Но ее родители уже были там, взволнованные, насколько это возможно, и желающие разделить с ней этот важнейший момент. Они прибыли накануне вечером и переночевали в ближайшей гостинице на улице Шампольон. Мама принесла круассаны, от которых Жюли отказалась. Потом пришли друзья, их шумное приближение отражалось эхом в галерее Роллена.
Жюли не надо было спрашивать себя, страшно ли ей. Конечно, ей было страшно. Еще страшней ей стало, когда она рассматривала одного за другим членов совета, покуда те на некотором возвышении рассаживались перед ней.
Кроме профессора Лоренса, там были профессора Жуэ, Жиро и Дюнетон, чьи труды она отметила в диссертации; они выглядели (или делали вид, что выглядят) весьма серьезно. Внезапно Жюли подумала о собственной работе. Увидев в ней одни недостатки и недочеты, она почти запаниковала.
Ее ужас утих, когда профессор Жиро, очевидно очень заинтересовавшийся главой, посвященной песне, спросил ее, знает ли она мужскую версию песни Мориса Вандера «Таков, как он есть». А поскольку она знала только женскую, то была сильно удивлена, когда этот специалист по блатному жаргону с видимым удовольствием процитировал:
Направо и налево
Посматривает дева.
Как подойти, с чего начать?
Как мне взгляд ее поймать?
Жюли чуть было не повернулась к Одиль, пришедшей поддержать ее, но, опасаясь увидеть, как та смеется, не решилась. Цитата же тем временем возымела желаемый эффект. На вопросы, задаваемые каждым членом совета, она отвечала именно так, как полагалось. Слова возникали почти без усилий, одни за другими, казалось, она просто отвечает выученный урок, затвердив себе самой, что, не рискуя, ничего не добьешься.