Залог мира. Далекий фронт
Шрифт:
Настал день собрания. В большом зале давно уже пустующей заводской столовой несколько сот рабочих ждали прихода нового директора. Когда Грингель появился у стола на подмостках, в зале сразу стало тихо. В эту минуту в дверях послышалось движение: полковник Чайка и капитан Соколов неожиданно вошли в зал и сели в задних рядах.
— Товарищи! — сказал директор, и это было единственное слово из заранее подготовленной им речи.
Грингель вдруг осознал, что ему нечего смущаться, что он находится в своей среде, что его окружают люди, с которыми он проработал много лет. И директор спокойно заговорил, уже не заглядывая в текст.
— Товарищи! — ещё раз повторил он. — Посмотрите внимательно на эту схему.
Грингель развернул и аккуратно приколол к стене чертёж, над которым несколько дней назад работал полковник.
— Вы увидите здесь, — продолжал он, — что аварии в цехах носят не случайный характер. Тут чувствуется определённая последовательность. Вот смотрите, что получается, — и он длинным узловатым пальцем показал основные пункты, где произошли наиболее серьёзные поломки.
По залу прокатился гул. Многие пересаживались поближе к оратору.
— Я такой же рабочий, как и вы, — говорил Грингель, — хоть меня и назначили сейчас директором вместо господина Бастерта. Но кто-то пытается доказать, что я, а значит, и все мы, рабочие, не можем и не сумеем управлять заводами. Господин Бастерт недаром уверял нас всех, будто без таких специалистов, как он, завод работать не может. А я утверждаю, что каждый из нас, — Грингель взмахнул рукой, — что каждый немецкий рабочий способен руководить предприятием, если только он честный человек, а не подлец. Нам нехватает образования, это правда, но ведь и не все инженеры похожи на Бастерта, и они нам помогут.
Грингель остановился, глубоко вздохнул, набирая полную грудь воздуха, и всем показалось, что сейчас он заговорит громче обычного. Но директор продолжал говорить, не повышая голоса, лишь ещё отчётливее произнося каждое слово:
— Наши враги пытаются вывести завод из строя. Я прошу вас помочь мне отыскать этих преступников. Один я ничего не сумею сделать. А ведь речь идёт о том, чтобы спасти наш «Мерседес», где все мы не один год проработали. Ведь в скором времени наше предприятие станет, наверно, собственностью немецкого народа. Я не оратор и говорю нескладно, но вы, надеюсь, поняли, что я хотел сказать. Сейчас за завод отвечаю не только я, но и мы все.
Он сошёл с подмостков. Собрание загудело сначала сдержанно, а потом всё громче. К столу никто больше не вышел, но в зале дебаты шли вовсю.
Слова Грингеля обсуждались горячо. Иные говорили, что новый директор просто-напросто боится ответственности и пытается свалить её на других. Но большинство предлагало уволить бывших помощников Бастерта. Злой умысел был очевиден для всех.
— У меня есть вопросы к представителям оккупационной власти, — прозвучал голос Дидермайера.
— Пожалуйста, — поднялся со своего места и подошёл к столу Чайка.
— Что сейчас делает господин Бастерт?
— Господин Бастерт занялся политической деятельностью.
— Второй вопрос: когда предположено демонтировать наш завод?
— Завод демонтирован не будет.
Оба ответа произвели большое впечатление на собрание. Нельзя было понять, почему судьба Бастерта так интересовала рабочих. Видимо, в их представлении частые аварии были неразрывно связаны с поведением прежнего директора.
Бывший сосед Грингеля по цеху, Мюллер, неожиданно громко сказал:
— Мы попросим представителей комендатуры ответить на вопросы, которые, может быть, и не имеют отношения к нашему заводу.
— Пожалуйста, — сказал Чайка.
Он уже не раз бывал на собраниях немецких рабочих, и круг их интересов был ему хорошо знаком.
— У меня будут три вопроса, — продолжал Мюллер. — Во-первых, как оккупационная власть представляет себе будущее Германии? Во-вторых, когда у нас улучшится продовольственное положение? В-третьих, когда будут отпущены из России наши военнопленные? Вот всё, что я хотел спросить.
Полковник оглядел зал. Здесь надо было отвечать совершенно точно.
— Оккупационная власть, — сказал он, — представляет себе Германию в будущем единой, демократической, миролюбивой страной. Создать такое государство — значит обеспечить мир в Европе. В нашей зоне процесс демократизации идёт быстро. Земельная реформа — убедительное доказательство того, что у советских оккупационных властей слово не расходится с делом. Вам, наверное, известно также, что в соответствии с Потсдамским соглашением мы разрешили деятельность всех демократических партий. Кроме того скоро будет закончен разбор дел гитлеровских военных преступников. Я имею в виду не только суд в Нюрнберге, но и прочие суды по денацификации. Таким образом, для всех тружеников в советской оккупационной зоне открывается ясная перспектива, а требуется от них только одно — честно работать на благо новой, единой, миролюбивой Германии.
Такой же ясный ответ дал комендант и на второй вопрос. Улучшить продовольственное положение Германии можно, только улучшив работу и повысив производительность труда.
— Если мы с вами, — говорил полковник, — быстро укрепим экономику советской зоны, продовольственное положение, несомненно, улучшится. Для рабочих, занятых в промышленности, предусматривается дополнительное питание в виде обедов. Не за горами то время, когда столовая, где мы сейчас собрались, снова будет действовать. Что касается возвращения пленных, то план уже разработан. В ближайшие дни сроки будут объявлены в газетах.
Ответы полковника были исчерпывающими. Но вопросы
— самые разнообразные, а иногда и самые нелепые — сыпались со всех сторон. Некоторые из них звучали явно провокационно. Однако полковник Чайка был достаточно опытен, чтобы вскрыть перед аудиторией истинную сущность такого рода любопытства.
Затем рабочие задали несколько вопросов о России. Комендант пообещал:
— Мы пришлём на «Мерседес» докладчика, он подробно расскажет вам о жизни в Советском Союзе.
Чайка посмотрел на часы. Все поняли, что собрание пора кончать, оно и без того чрезмерно затянулось.