Заложница миллиардера

Лав Агата

Я пытаюсь ухватиться за спинку кресла, только с его крепкими ручищами бесполезно спорить. Он подтягивает меня и усаживает на свои бедра. Я осознаю этот факт, когда уже сижу на нем и ищу воздух в его темно-синей рубашке.

— Ты все споры решаешь силой? — упрямлюсь, хотя не отодвигаюсь.

Я случайно уткнулась лицом в его грудь и не ищу другого положения. Меня больше беспокоит, что я сижу на нем, хотя мне удается подвинуться и перенести вес на кресло, соскользнув немного вниз.

— Это тот самый вопрос, на который я должен ответить?

У

него откуда-то берется хорошее настроение, гад подшучивает и проводит ладонью по моим волосам. Очень осторожно, даже не пожалуешься. В его руках преступно хорошо, тепло и мощь сплетаются в единое целое и зачаровывают меня. Я продолжаю смотреть на его рубашку и слышу, как его выдохи становятся размеренным. Исчезает свистящий звук, который изводил меня так, словно говорит о моих болях, а не его.

— Нет, вопрос другой, — говорю, собираясь с мыслями.

— И какой?

— Имя. Я хочу сперва узнать твое имя.

Его пальцы снова проходят по моим волосам, спускаются чуть ниже и задевают щеку. Мимолетное касание отдается долгим эхом. Он убирает ладонь, а я чувствую, как тягучий жар расходится волнами снова и снова. И не по щеке, а по моей чувствительности.

— Макар, — произносит он. — Мое имя Макар.

— Редкое, — я киваю, непроизвольно ведя лицом по его рубашке. — Красивое.

Я решаюсь и запрокидываю голову. Смотрю на него.

Мгновение правды.

Он, свет, и моя близость.

Я забываю обо всех установках, которые давала себе, пытаясь подготовиться… Нет, к этому невозможно подготовиться. Я инстинктивно тяну к нему ладонь, желая то ли утешить его боль, то ли убедиться, что это не мираж. Жестокий бесчеловечный мираж.

С ним сделали страшное.

Изувечили и оставили глубокие шрамы.

Он отклоняет голову в первое мгновение, не давая мне коснуться его левой щеки, но я не отступаю. Я чувствую, как он внимательно смотрит на меня, буквально ловит каждое шевеление в моих глазах, каждый оттенок реакции и полутон эмоций. Нет ни одного шанса что-то спрятать или попробовать изобразить другое, мне и не нужно.

Разве есть правильная реакция?

Я обычная девушка и у меня на глазах выступают слезы. Как бывает, когда видишь ужасную несправедливость и, что самое тяжелое, непоправимость. На его внешность накладываются его слова, что он был в горящей машине, что он не случайно оказался в ней, а его специально закрыли и подожгли.

— Противно? — спрашивает он, когда я провожу пальцами по его израненной коже.

Ожоги зажили, оставив после себя шрамы на левой стороне. Если смотреть только на правую, то можно понять, как он выглядел до трагедии. Я попала в точку, когда назвала его красоту северной. Он суровый, мощный, с отточенными камнем и льдом чертами. Темно-русые волосы коротко подстрижены и кажется, что об них можно поцарапать пальцы. Глаза серые и глубокие, со вспышками аквамарина на радужке. А волевая линия подбородка выведена до совершенства.

— Противно? — я переспрашиваю

у него, впервые погружаясь в его глаза без под страховочных канатов в виде выключенных ламп. — Ты так много времени провел в закрытом доме, что забыл, что значат слезы?

Я обхватываю его ладонь, которая по-прежнему лежит на моих волосах, и позволяю ему легонько коснуться своего лица. Я собираю выступившие слезы его огрубевшими подушечками и слышу, как его дыхание меняет мелодию. Во второй раз. Теперь она замедляется и теряет ровный строй.

— Значит жалость? — он упорствует.

— Значит сочувствие.

Я провожу ладонью по его волосам, ведя от лба к затылку, и понимаю, что зря боялась поцарапаться. Они жесткие, но даже моя нежная кожа справляется. Я повторяю жест, веселясь, за что тут же получаю рык в свой адрес. Он встряхивает головой с недовольной усмешкой, не давая играться с собой, как с послушным котенком, и все-таки отклоняется от меня подальше. Хотя продолжает смотреть с жарким напором, из-за чего мои мысли то и дело сбиваются и я слышу пока еще полустертый разговор наших тел. Мужского и женского, который становится только отчетливее несмотря на включенный свет.

— Почему ты молчишь? Ты ничего не говоришь о моей внешности.

— Я видел тебя прежде.

— Да, точно, — я прикрываю глаза из-за собственной оплошности. — Я забыла, что на меня свет попадал и раньше.

Я не произношу вопрос вслух, но думаю о причинах. Поэтому он задержал меня в доме? Я понравилась ему?

— Я же говорил, что ты красивая.

— Разве?

— Уверен, что да.

— Ты молчун по натуре, — я качаю головой, не доверяя его уверенности. — И скрытный.

— Илларионов.

— Что?

— Моя фамилия.

Я смеюсь, прикрываю рот ладонью.

— Что? — он вскидывает брови, изображая оскорбленное удивление. — Тебе не нравится моя фамилия? Не знал, что она вызывает смех.

Я улыбаюсь, думая о том, что надо будет как-нибудь вновь его назвать “скрытным” и выведать еще один факт из его биографии. Вдруг этот фокус сработает во второй раз?

Потом я думаю о том, что Марина была бы рада услышать нас смех. Как росток жизни, который она так долго ждала. Я всего пару дней назад ошеломленно выслушивала ее надежду на меня, как на девушку, которой может заинтересоваться ее брат, а теперь сижу в его руках. И даже без тени смущения, без желания вырваться и попробовать для начала назначить хоть одно нормальное свидание.

С другой стороны, как здесь устроить такое свидание? Хоть одно мгновение нашего знакомства было нормальным?

— Когсворт сказал, что у тебя опять забрали телефон.

— Да, выкинули.

— Тебе дадут другой. Но перед звонками нужно поговорить с охраной.

— Мера предосторожности, — я киваю. — Ты же справишься?

Макар хмурится.

— С ним, — уточняю. — С Баровым.

— У меня нет выбора. Был момент, когда я сам хотел сдохнуть из-за того, что натворил, но этот момент остался в прошлом.