Заложники дьявола
Шрифт:
– Я все расскажу, как есть, – тихо начал тот. И повторил: – Все, как есть... Я... Я виноват в том, что случилось, я и только я... Ведь это у меня не может быть детей, а не у Лизы, хотя она так... так молода... Первая жена, когда это выяснилось, ушла от меня. Лизочку же я предупредил с самого начала, и она... Она согласилась сразу же на все... На все, включая усыновление... Я был полным дураком, когда выставил еще одно условие...
Мужчина замолк, но ни Меркулов, ни Турецкий его не торопили, оба видели, что каждое слово дается хозяину кабинета действительно с трудом. По крайней мере в своем горе он был действительно искренен...
– Так вот, условие...
– Нет, хотя и внешность тоже в определенном смысле... Я имею в виду здоровье малыша...
– Вы что же – усыновили больного мальчика? – на этот раз поинтересовался Саша.
– Нет, условие я поставил и перед женой, и перед работниками детдома другое: я хотел, чтобы моим сыном... или дочерью... стал самый несчастный из их детей... Вы меня понимаете?.. – в глазах мужчины читалась подлинная мука.
Они поняли. Не то чтобы Николай Борисович собирался сыграть роль Санта-Клауса в судьбе ребенка. Нет, он искренне хотел изменить жизнь подлинно несчастного существа в противоположную сторону... В такие минуты люди не лгут.
– Женечка... – он внезапно охрип и на мгновение умолк, произнеся имя погибшего. – Он именно таким и был: единственный из всех детей подлинно брошенный... Представляете, его нашли на Казанском вокзале, на полу, под лавкой, завернутым в какие-то тряпки, мальчику было не больше недели... Вы, вероятно, в курсе, как выхаживают в наших... В наших Домах ребенка, где он пробыл до трех лет?.. Ну да, о чем я говорю, конечно, в курсе... Поверите, когда полгода назад мы его взяли сюда, он выглядел в лучшем случае как двухгодовалый!..
Оба следователя отметили, что при этих словах глаза Николая Борисовича повлажнели, но он почти сразу взял себя в руки и продолжил:– Не знаю, поверите ли вы мне... Но я полюбил Женечку всей душой, я дал себе клятву, что сделаю для него все... Все, что делают для своих детей биологические родители, и даже больше того!.. – Он помолчал, но снова сумел продолжить, хотя сейчас ему предстояло сказать о самом страшном... – Мне казалось, что Лиза... Что она целиком и полностью разделяет мои чувства... Я не учитывал, что ей всего-то двадцать четыре года, а не сорок пять, как мне... – На этом месте Николай Борисович впервые за весь разговор отвел глаза. – Ее материнский инстинкт просто-напросто не мог быть настолько зрелым, как мой отцовский...
– Простите, – осторожно прервал его Меркулов, – вы что же, хотите сказать, что воспитание мальчика было целиком и полностью на вашей супруге? Ни няни, ни домработницы?..
– Нет, дело не в этом, няня, конечно, есть... была... Но детская Женечкина – смежная с нашей спальней, а он... Он почти совершенно не спал по ночам! У него оказалась очень плохая нервная система, доктора, которым мы его показывали, утверждали, что пройти это может только с возрастом, где-то после четырнадцати лет... Снотворное мальчику давать было нельзя – у него сильнейшая аллергия, вплоть до отека Квинке, практически на любое лекарство... Вы представляете, что это такое для молодой, здоровой женщины – бессонные ночи?.. Нет, не просто бессонные!.. С перерывами мальчик спал минут по двадцать, потом просыпался и вновь начинал отчаянно плакать...– А как же... вы? – не выдержал Меркулов.
– Я!.. – Николай Борисович почти выкрикнул это с непередаваемой горечью. – Да, это я, я во всем виноват!.. У меня, видите ли, работа ответственная... Лизочка, понимая это, всячески потворствовала мне, отправляла чуть не каждую ночь ночевать сюда, в кабинет... А я как последний эгоист не думал о ней, о ее состоянии, ее бессонных ночах, о...
Он снова помолчал и наконец завершил свой рассказ.
– Клянусь вам, все действительно произошло случайно... Спросонья Лиза, вскочив, наверное, в десятый раз за ночь на крик мальчика, разбудивший ее, она у... ударила его... несколько раз... потом еще...
Как выяснилось, ударила ребенка она первым, что подвернулось под руку, – граненым хрустальным стаканом, стоявшим на тумбочке возле детской кровати. И с первого же удара попала мальчику по виску...
– Когда Лиза пришла в себя, она закричала так, что я услышал и проснулся, хотя между детской и моим кабинетом две комнаты... большие... Потом жена потеряла сознание...
– Где она сейчас?
– В ЦКБ, – коротко выдохнул Николай Борисович. – Я готов дать вам любую клятву, что отправлена она туда не для того, чтобы спрятаться... Машину вызвали сами врачи, я был не в том состоянии, чтобы что-нибудь соображать... Поверьте, это... Это действительно по своей сути несчастный случай......Приказ Генпрокурора они тогда выполнили. А с «эмвэдэшниками», как и говорил Меркулов, проблем не было с самого начала. И на протяжении многих лет Александр Борисович старался забыть эту историю, вымести ее из памяти... Не получалось. Словно легкий укол где-то в области сердца – всякий раз, как его вот так, неожиданно, без предупреждения Константин Дмитриевич просил зайти...
В кабинете Меркулова помимо него находилось еще двое незнакомых Александру Борисовичу мужчин. Один из них, на вид лет сорока, был одет – и это бросалось в глаза – в не просто дорогой, но очень дорогой костюм. Второй, помоложе, обладал весьма неприметной внешностью и в одежде соблюдал некую усредненность, бросавшуюся в глаза разве что людям столь опытным, как Турецкий, у которого сразу мелькнуло в голове привычное по старым временам слово «комитетчик»... Принадлежность второго посетителя к ФСБ он определил наметанным глазом сразу и без малейших сомнений. А это означало, что произошло нечто и впрямь экстраординарное, особенно если учесть наличие второго, «дорогостоящего» господина.
Собственно говоря, для Турецкого смысл слова «экстраординарное» заключался всегда в одном и том же: сейчас его по очередному указанию сверху нагрузят очередным «особо тяжким», возможно, еще и сверхзасекреченным... Ничего не скажешь, вовремя!
Для того чтобы оценить ситуацию, ему понадобилось всего несколько секунд, на которые он задержался на пороге, здороваясь с присутствующими.– Проходи, Саша, присаживайся... – Константин Дмитриевич повернулся к гостям: – Это и есть Александр Борисович Турецкий, прошу, как говорится, любить и жаловать...
После чего представил посетителей своему подчиненному. Человек в дорогом костюме оказался бизнесменом из Казани с совершенно не соответствующей его внешности фамилией, Леонидом Юрьевичем Скудоумовым. Второй представился сам, первым подав Александру Борисовичу руку:
– Полковник Драгилев. Можно просто Кирилл Никитович...
Какой именно структуры он полковник, гость уточнять не стал, да этого и не требовалось: Турецкий угадал верно... Натянуто улыбнувшись, он вопросительно посмотрел на Меркулова.