Заложники любви
Шрифт:
— Зато я стану женщиной и матерью!—ответила Пашке. Он даже глазом не сморгнул. И сказал, как плюнул:
— Тебя никто не держит! Лети птичка на все четыре стороны. Но помни, когда уйдешь, эта дверь закроется за тобою навсегда! У тебя еще есть время подумать, я не уговариваю и не неволю!
— Егор Лукич! Я решила вернуться в общежитие! Ну, зачем себя дурить и Пашку позорить? Я не выдержала б жизни в клетке.
— Понятно! — усмехнулся Титов.
— Я ничего не потеряла. Какою ушла, такой вернулась. Правда, в это мало кто поверит.
— Ева! Сегодня импотенция
— Не-ет, девки! Это круто! Лежать в постели, в духах, в импортной ночнушке, нажравшись противозачаточных таблеток, а хмырь храпит в своей спальне и ничего его не чешет и не грызет. Да на хрена такой мужик сдался!
— Ну, а если б тебе такой вариант выпал, ты б согласилась бы за Пашку замуж?
— Черт меня знает! Но, наверное, нет. Натура подлая не выдержала б! Я люблю, когда ко мне пристают, лезут лапать, тискать, короче, когда меня хотят натурально и не скрывают этого. А что толку целоваться с хмырем, а он никуда не лезет. Даже не интересно. Вот то ли дело, мой крендель, ну, настоящий отморозок! Он за свиданку так всю изломает. Не соскучишься! Всегда сыщет темный угол.
— А подзалететь не боишься?
— Об этом сам заботится,— похвалилась звонко.
— Ладно, девка! Не горюй, и недели не минет, как нового хахаля сыщешь!
— Такого как Пашка?
— Дурная! Прижмись к нему, мигом поймешь все и почувствуешь!
— А я не хочу временных, чтоб по углам тереться. Семью бы заиметь, натуральную!
— Теперь это не модно! До тридцати тусуются, потом думают, стоит ли кучковаться?
— Что верно, то правильно, спешить все же не стоит,— согласилась Ева. В эту ночь ей долго не спалось.
Ее считали самой красивой девчонкой в общежитии. А и верно, равной не было. Высокая, стройная, с копною кудрявых, русых волос, спадающих с плеч, с серыми, искристыми глазами, аккуратным носом и губами алыми, похожими на цветок. Казалось, она не шла, а летела. Евой любовались все.
Девчонка приехала в город из рабочего поселка, поступила в финансово-экономический институт на заочное и вскоре устроилась на завод, выучилась на штамповщицу, устроилась в общежитие и вечерами, как и другие, просиживала над учебниками.
Иногда вместе с девчатами выскакивала на улицу подышать свежим воздухом, но не рисковали далеко уходить от общаги.
А тут день рождения одной решили отметить. Сложились вскладчину. Да и в ресторане ни разу не были. Хотели посмотреть, что это такое? Как живет город ночью? Так и пришли.
Нарядились, сделали укладки, навели макияж и маникюр, вошли уверенно, но на входе замерли, остановились. Зал был полон. Девчат увидели все и сразу.
Администратор усадила их чуть ли не в центре зала. Едва у них взяли заказ, грянула музыка. Девчонок мигом расхватали. Приглашали и Еву, но как пойдешь, кто-то должен следить за сумочками, собрала их в кучу к себе на колени и сидела, заботливо охраняя каждую. В своем поселке много наслышалась о городе. Порассказали люди, как облапошивают в городе простаков. Обирали до копейки, случалось, босиком и голиком возвращались домой. Долго помнили обиду. Она жила в памяти всех поселковых. Потому подрастающая молодежь горожанам не верила.
А тут еще приметила, как за столом неподалеку смотрят на нее люди. Сразу все трое. Уставились и глаз не сводят.
Ева уже всю себя оглядела. Может, что-то отстегнулось или вылезло? Но нет, все в порядке.
— Чего ж надо этим людям? Вот вылупились?—думает Ева досадливо.
На следующий танец ее пригласил один из тех троих, молодой красивый парень. Он тут же назвал свое имя, спросил, как зовут девчонку, и пригласил за свой столик.
Павел представил своих родителей. Оказалось, они отмечали здесь серебряную свадьбу.
Знакомство было теплым. Еву здесь восприняли, расспросили девчонку, кто она и откуда, как и зачем оказалась в ресторане, та ответила, ничего не утаив. Ее наивность и простота понравились людям. И Еву пригласили в гости.
Может, и не пошла бы, но понравился черный сверкающий «Мерседес». В такой машине еще никогда не доводилось ездить, и она села, зная заранее, как жгуче завидуют ей девчата, смотревшие из окон общаги. Каждой хотелось хоть на миг оказаться на ее месте рядом с респектабельным Павлом, одетым с иголочки, в модных, светозащитных очках, в сверкающих туфлях, он походил на человека, сбежавшего с рекламной этикетки. Его так и назвали в тот день — супер-мужиком. Еве откровенно завидовали все, даже уборщицы во главе с Серафимой спрашивали:
— И где тебе повезло зацепить такого хахаля?
Павел весь вечер ухаживал за Евой. Он был учтив
и любезен. Человек покорил девчонку изысканными манерами, безукоризненным воспитанием. Он легко поддерживал нить разговора и, казалось, был осведомлен во всем. Его тонкие шутки нравились. Он не раздражал, не был навязчивым.
Пришлись по душе и родители парня. Солидные, тактичные люди, немного побыв с молодыми, они ушли на свою половину, чтобы не сковывать и не мешать общенью Евы и Павла, какие стали встречаться часто.
Парень не приходил в комнату к Еве. Подъезжая к общежитию в обусловленное время, сигналил, и девчонка, не заставляя себя ждать, вскоре выходила.
Ева слышала от подружек, как ведут себя на свидании их парни. Целуют и лапают уже в первый день. А на третий домогаются. Через неделю распоряжаются девкой как хотят. Конечно, водят в кафе и бары, знакомят с друзьями и не спешат представлять родителям.
У Евы с Павлом все было иначе. Парень не спешил целовать. И хотя брал под руку, других вольностей себе не позволял.