Заложники обмана
Шрифт:
– Мы не знаем. Его нет в отеле. Улизнул, когда наши люди погнались за вами.
Для Джьянни это было чересчур.
– Вы и ваши траханные люди! – заорал он. – Что вы с нами сделали, пропади вы пропадом! Я не понимаю всю эту чушь! Я считал, что вы хотели помочь Витторио и его семье.
– Я и хотел, – сказал Кортланд, – и до сих пор хочу. Витторио здесь, в одной комнате со мной. Но Генри Дарнинг – министр юстиции Соединенных Штатов. У меня есть определенные обязательства по отношению к национальным интересам.
Джьянни чувствовал, что окончательно теряет контроль над
– К такой-то матери вас и ваши обязательства! – заорал он. – Вы не имели права! Я доверился вам, черт возьми! Знаете ли, скольких жизней стоили эти ваши хреновые национальные интересы? Идиоты из вашей так называемой Компании явились и убили…
Джьянни оборвал свою филиппику. Он только предполагал худшее. Он абсолютно не знал точно.
Однако Томми Кортланд слышал все, что он сказал.
– Мэри Янг не убита, – сообщил он. – Дела у нее не слишком хороши, но она жива, и ее лечат.
Джьянни помолчал, осваивая новость. Потом спросил:
– Где она?
– В главной больнице Сорренто.
Прежде чем повесить трубку и включить мотор, Джьянни спросил еще об одном:
– Что слышно о Карло Донатти, жене Витторио и их сыне? Может, для них ваши тупоголовые люди совершили что-нибудь получше?
– Боюсь, что нет.
– Что это, черт побери, означает?
– Донатти как-то сумел обмануть их. И они не нашли ни миссис Батталью, ни ее сына.
– Потрясно, – сказал Джьянни.
С промытыми глазами и обработанной раной на голове Джьянни сидел в больничной палате возле постели Мэри Янг и ждал, когда она проснется. День клонился к вечеру, и свет послеполуденного солнца ложился на лицо Мэри, на совершенные по форме нос и губы, не скрытые бинтами.
Открыв глаза, Мэри сначала увидела медсестру, врача, который остановился у постели взглянуть на температурный лист, а потом Джьянни.
– Джьянни? – прозвучал неуверенный шепот. Он взял ее за руку, улыбнулся и закивал головой, словно китайский болванчик.
– Тебя не убили? – сказала она.
Он помотал головой из стороны в сторону.
– А я думала, убили.
– Я думал, что это тебя убили, – выговорил он, чувствуя, что из горла рвется беспомощное сухое рыдание. – Так это мне казалось. И только тогда я был в состоянии сказать тебе то, чего ты уже не могла услышать.
– Услышать что?
– Что я люблю тебя. И не переставал любить. И насколько может судить такой идиот, как я, никогда не перестану.
Позже, когда она уснула, Джьянни все объяснил Терезе. Не потому, что был обязан. Но кто мог бы судить об этом лучше, чем его жена?
Мэри делали какие-то процедуры. Джьянни тем временем вышел из палаты и бродил по коридорам больницы с перевязанной головой. Увидел, что навстречу ему движется какая-то небольшая группа. Погруженный в свои мысли, он почти не обратил внимания на мужчину на каталке, рядом с которым, держа его за руку, шел по одну сторону мальчик, а по другую – женщина.
– Джьянни?
Они уже разошлись футов на двадцать, и голос женщины прозвучал неуверенно, вопрошающе. Он обернулся, и сразу отпала даже тень сомнения.
– Джьянни!
На
Потом все они, кроме Поли, заговорили одновременно, каждый со своими вопросами и историями, но в конце концов над всем возобладали две самые важные темы.
Витторио Батталья, любимый муж и отец, был жив.
А Генри Дарнинг, министр юстиции Соединенных Штатов, умер.
Когда Поли все же открыл рот, он задал только один вопрос:
– Я скоро увижу папу?
– Мой вертолет прямо сейчас отвезет вас с мамой к нему, – ответил ему Донатти. – Вы будете в Монреале через час.
Дон все еще удерживал руку Поли в своей.
– Ты видишь этого мальчугана, Джьянни? Ты знаешь, что он сделал?
Джьянни знал, что сделал Поли. Ему только что рассказали. Но Карло Донатти этого было недостаточно. Ни в коей мере. Он должен был рассказать снова:
– Он попросту спас нас троих. Вот и все. В свои восемь лет questo fanciullo [34] имел смелость взять на мушку этого assassino, застрелил его и стал настоящим мужчиной.
[34] Этот ребенок (ит.)
Глава 92
Поли совсем не чувствовал себя настоящим мужчиной, когда вошел в комнату к отцу в доме врача на Сицилии. Скорее он чувствовал себя маленьким ребенком.
Дело в том, что встреча с отцом была ничуть не похожа на ту, какой он себе ее воображал все прошедшие дни и ночи.
У мальчика было придумано множество вариантов возвращения, но с наибольшей радостью он представлял себе, как входит в студию и застает отца за работой. “Папа?” – скажет он. Отец обернется и посмотрит на сына глазами, красными от тревоги и бессонных ночей, а Поли промчится через всю студию и кинется отцу в объятия. В воображении все движения были замедленными, бесшумными, призрачными – балет без музыки, в котором отцовские рисовальные кисти взмывали в воздух и плавно парили, а они с отцом обнимались, целовали друг друга и тоже взлетали вверх. Но вот в студии прозвучал смех отца, и, когда Поли взглянул ему в лицо, глаза у него уже не были красными и усталыми, они сияли и улыбались.
Не тут-то было.
Когда Поли действительно вошел в комнату и увидел отца, Витторио спал в постели, такой бледный, худой и постаревший, что мальчик с трудом его узнал.
Что они сделали с его отцом?
Он услышал, как мать негромко вскрикнула у него за спиной, и этот слабый звук подтвердил трагедию.
– Папа?
Поли еле выговорил слово из-за хлынувших потоком слез.
Ребенок.
Мальчик стиснул веки, чтобы остановить постыдный поток. Что это с ним? Ладонями, трепещущими, словно птицы, Поли сердито вытер мокрые щеки. Скорее. Отец не должен видеть.