Заложники пустоты
Шрифт:
Слишком много вопросов, значения большей части которых он не понимал.
Как и в тот раз, четыре года назад, в Праге. Или допрос был уже не в Праге…
… Перед ним сидел невзрачный тщедушный человечек со взлохмаченными, давно немытыми волосами и красными слезящимися глазами. Доходяга был одет в расхристанную военную форму, которая сидела на нем как на корове седло. Он вертел в руках электронный карандаш, периодически постукивая сенсором по столу, стоявшему прямо перед ним. По выражению глаз легко угадывалось его сиюминутное желание – очень хотелось разломать стилус. Но не то боязнь ответственности
– Что вы принимали? – спросил он.
– В каком смысле? – не понял его Микмак.
Во рту пересохло, язык ворочался с трудом, словно прилипая к нёбу. Странное ощущение. И Микмаку казалось, что он уже где-то видел этого хмыря, потеющего перед ним с недовольной миной.
– В самом прямом, – резко бросил мужчина. Он не кричал, но недовольство так и пёрло из каждого сказанного им слова. – Какие стимуляторы или иные… хм, медицинские препараты вы принимали накануне спецоперации в Праге?
Микмак рефлекторно закатил глаза, стараясь вспомнить, пользовался ли он какой-нибудь химией перед зачисткой центра. Резкий стук кулака по столу заставил его вздрогнуть.
– В глаза мне смотреть! – прошипел тщедушный и заерзал внутри плохо сидящей на нём формы.
– Н-нет, – промямлил Микмак, – ничего не принимал.
Ему стало не по себе. И жажда усиливалась с каждой секундой. Тоже нехороший признак, и Микмак начал кое-что понимать.
– «Открывалка», – прошептал он одними губами, подтверждая самому себе появившуюся в голове догадку. – Дайте воды!
Ведущий допрос недомерок никак не отреагировал на довольно резкий выпад Микмака. Даже в лице не изменился, словно и не слышал ничего.
Это был «мозголом». Специалист по добыванию информации с применением «сыворотки правды». Её еще называли «открывалкой» или «химией». Последнее название, вероятно, было самым правильным: «мозголомы» использовали целый набор не самых полезных для здоровья веществ для добывания правды.
– О чем вы говорили со стариком раввином? – не сводя немигающих глаз с подыхающего от жажды Микмака, спросил «мозголом».
Микмак тупо таращится на «дыродел», который обнаружил у себя за поясом, а раввин, взобравшийся на кучу битого камня и осыпавшейся штукатурки, что-то быстро-быстро бормочет. Он смотрит на Микмака пристально, сверлит его взглядом. Слова раввина непонятны, Микмак никогда прежде не слышал этого языка, но слова, повинуясь жесткому холодному взгляду еврея, врезаются в мозг, словно вращающееся с бешеной скоростью сверло.
– Я с ним не говорил. Он что-то бормотал… – да нет, он кричал, орал на него, словно одержимый. – Я не знаю его языка. Даже что за язык не знаю. Еврейский?
«Мозголом» вздохнул и что-то чиркнул электронным стилом в своем планшете.
– Охотно вам верю, – пробормотал он и протянул Микмаку стакан с водой.
– Почему бы просто не спросить? – поинтересовался Микмак, когда стакан опустел. Такого удовольствия от обыкновенной воды он не испытывал никогда в жизни.
– Я именно этим здесь с вами и занимаюсь.
На лицо тщедушного «мозголома» вернулось брезгливое выражение.
Микмак осмотрелся и только теперь заметил, что в помещении полно разнообразного оборудования малопонятного назначения. И проводки, недвусмысленно лежащие прямо перед Микмаком, тоже имелись: его «балалайку» подключали к этому барахлу и мозги промыли основательно. И то, что бормотал раввин в Староновой синагоге, он рассказал здесь дословно, старательно повторяя каждое слово старого еврея. Но «мозголом» продолжал что-то выяснять.
Вывод напрашивался сам собой: «мозголому» не удалось узнать то, что он хотел.
– Как получилось, что вы вошли в соприкосновение со специальной группой «Махаон»? – мерно постукивая стилом, спросил «мозголом».
Стук раздражал Микмака и очень мешал думать. Поэтому подумать над ответом не получилось, да и думать тут было не над чем.
– Мы спасали заложников.
– Каких заложников?
Микмак внимательно посмотрел в глаза «мозголому». Тому явно очень хотелось выкрикнуть свой вопрос в лицо Микмака, брызжа слюной, и схватить его за грудки, но «мозголом» продолжал говорить нехотя, словно ему было глубоко наплевать на то, что ответят.
– Туристов. Там были туристы, в синагоге. А тут стрельба… Я и решил…
Микмак на самом деле был удивлен непониманием «мозголома». Внутренние войска Баварского султаната обязаны защищать собственных граждан. И даже если туристы были иностранцами, международный скандал совершенно не обрадовал бы султана.
Белая, как мел, рука резкими движениями сбрасывает осыпавшуюся со стен крошку. Из-под груды мелких осколков показалась голова. Такая же белая. И волосы, тоже белые. Она похожа на статую. Или она и есть статуя – держат ли евреи в синагогах статуи? Но она отчего-то шевелится. И что-то говорит раввину, который продолжает бормотать.
Покосившаяся рама окна с грохотом падает вниз, на её месте появляется облаченный в баварскую форму спецназовец и орет, чтоб все мордой в пол. Раввин внезапно замолкает, резко поворачивается к спецназовцу, а затем, вернув взор выпученных, словно рыбьих, глаз обратно, к Микмаку, пронзительно орёт. Так, что начинает свистеть в ушах. Спецназовец рефлекторно подается назад и делает несколько выстрелов в потолок.
Женщину, похожую на статую, Микмак больше не видит. Он больше ничего не видит, его взор застилает чернота, а в затылке начинает ломить. Потому что туда только что опустился приклад автомата второго бойца, ворвавшегося в здание.
– Если вдруг что-то вспомните… – «мозголом» на секунду запнулся, – о туристах… сообщите мне. Мой номер зашит в вашу «балалайку».
С этими словами вдруг возникший справа амбал в белом халате выстрелил Микмаку в шею из автоматического инъектора, и образ помятого доходяги, пытавшего его странными и непонятными вопросами, исчез из восприятия.
…Точно так же Микмак ничего не понимал и сейчас.
Следов насильственной смерти у всех троих, ехавших с ним в фургоне, он не видел. Хотя и сказать с уверенностью о груде измочаленного мяса, в которое превратилось его сопровождение, ничего нельзя. Сам фургон тоже не выглядел подозрительно: мобиль просто свалился в довольно глубокую трещину, оставшуюся в асфальте еще со времен Катастрофы. Да и к чему такие сложности, зачем убивать своих.