Заметки млекопитающего
Шрифт:
Этими произведениями Стравинский привнес в Музыку нечто новое и невероятно богатое. Мы едва ли можем предвидеть благую пользу, которую принесут нам исследования моего знаменитого друга. Я высказываю ему свое полное доверие и заверяю его в своем неизменном восхищении.
Техническое различие, существующее между пианолой и пианино, напоминает не столько разницу между Фотографией и Рисунком, сколько сравнение литографического средства воспроизведения с непосредственной графической чертой. Грубо говоря, литограф играет на пианоле,
Музыканты должны обязательно заинтересоваться этим новым приемом звукового воспроизведения. Вне всякого сомнения, механическая запись – это гарантия; и она очень быстро и очень уверенно повлияет на музыкальное письмо, чего никогда не смогут сделать все вместе – или не вместе – взятые «менторы» и «педанты».
Я знаю, что Стравинский – волшебник, чьи фокусы пленяют совсем иначе, чем казематы былой Бастилии.
Просроченные
Разумеется, быть «просроченным» – это ценное качество и серьезное основание для гордости. Однако предпочтительнее не злоупотреблять ни этим качеством, ни этим основанием.
«Под-дебюссисты» с этим не согласны: эти несчастные просрочиваются «автоматически» и все больше и больше злоупотребляют. Каждый волен делать что хочет. Безусловно.
Поверьте, что я не утратил ни грамма симпатии, которую питал к своему покойному и знаменитому другу Дебюсси; поверьте, что я не утратил ни одной нотки восхищения, которое продолжаю испытывать, вспоминая об этом дорогом и прелестном человеке. Нет… Но я могу только посмеяться над теми, кто сегодня хладнокровно говорит от его имени и верит, что унаследовал его блестящую гениальность и его изысканную «манеру».
Я лично (и в первых рядах) присутствовал при некогда навязанной Дебюсси борьбе против «полуперсонажей», которые сегодня его открывают, восхваляют и глуповато на него ссылаются.
Быть может, стоит пожалеть, что они не делали этого в трудные часы, в мучительные моменты, которые пришлось пережить моему гениальному другу. Хотя многие из этих «пост-обожателей» в то время были более чем зрелыми людьми. Они ведь могли «ясно видеть» – даже без лупы и пенсне.
Но… черт возьми!.. они не знали… Понимаете? Ибо эти осторожные «ловкачи» – отнюдь не герои и, в общем-то, не обязаны ими быть. М-да… Вот они и ждали, когда это «произойдет» и – как минимум – «подтвердится».
Сегодня речь уже не о «современном»: отныне – это «нечто иное», в совершенно «новом духе».
«Новый дух» ведет к эмоциональной простоте, к твердости выражения – к ясному утверждению звучания и ритма (с четким, акцентированным рисунком – исключительно сдержанным и аскетичным)… Я говорю о музыке.
Нам уже незачем называть себя «людьми искусства»; мы оставляем это блестящее звание парикмахерам и педикюршам.
Совсем недавно я слышал, как один порядочный и почтенный господин спросил у вежливого китайского ученого (речь идет вовсе не о Луи Лалуа): «Почему это вы, китайцы, остались такими дикими?» Черт возьми! Этот порядочный и почтенный господин – «современный», совсем не «фриц» и даже не «большевик»… Да-да, и с этим его надо поздравить.
Актуальность ставит этих «просроченных» господ в комическое положение: между двумя стульями (двумястами тульями, позволю себе выразиться). Их «художественное» путешествие может закончиться только плохо. Они сели на старое судно в «стиле модерн», которое протекает до самых мачт. Они сочиняют «богато», с «позолотой» и неслыханной «деланой роскошью» (это как накладной нос). Их дурной вкус бросается в глаза, в уши и даже… под ноги непосвященным.
Этот дурной вкус затягивает их на дно Искусства, где им остается лишь гнить, как старые орехи, – в полной безвестности, вдали от Жизни и ее течения. М-да.
Даже солнце пожимает тысячелетними жгучими плечами, слыша их претенциозное и нелепое воркование. Оно категорически отказывается освещать их своими лучами (о газовых фонарях я даже не говорю). Светило, хорошо известное своей честностью, не любит «дублеров» – особенно когда они даже не двойники, а тройники («триплеры»).
Весьма странно слышать, как господа с самыми плоскими устремлениями рассказывают вам о «революционности».
То они используют это слово против вас, то употребляют себе на пользу. Одна неискренность, и только. М-да.
Обложка журнала «Le Coeur `a barbe». Апрель 1922
Публикация заметок Эрика Сати «Наём прислуги». Le Coeur a barbe. Апрель 1922
Разумеется, мой дорогой друг Вюйермоз прекрасно знает, что такое «революционность»… Ведь именно он – несколько веков назад – изобрел баррикады… В общем, свирепый и кровожадный тип революционера… ужас, да и только!
Вюйермоз – случай курьезный. Этот человек представляет Безликость и Инкогнитость так удачно, что все обманываются. И все так «дрейфят» перед ним, что становится невообразимо страшно. Посмотрите на него, закрыв глаза: перед собой вы увидите некое подобие Робеспьера, короткошерстого и – уверяю вас – наводящего жуткий страх…
М-да. Экий террорист!.. Интересно, в какой же стране? Должно быть, это происходит в краях отдаленных – в одной из тех провинциальных и пекюшеобразных стран, которые нам – увы – столь хорошо известны!
Чертов Вюйермоз!.. Всегда одинаковый: ни хороший, ни плохой. Но почему-то всегда раздражительный, кислый, как померанец. Не всем дано мнить себя сахарным апельсином… Вот, наверное, почему.
Оставим его: он слишком едкий! Врезать бы ему несколько раз большим ящиком по затылку, и пусть потом кусает себе локти!
Сегодняшняя и завтрашняя молодежь все уладит. На горизонте появятся новые молодые музыканты.
Мне не надо долго ждать, чтобы понять, кто такие Орик, Мийо и Пуленк. Я горжусь тем, что знаком с ними, я счастлив тем, что застал их успех. Успех моих молодых друзей злит «некоторых зануд», лишенных индивидуальности, таланта и нравственного возвышения?
Что я могу сделать? Будущее докажет мою правоту. Разве в прошлом я не был хорошим пророком?