Заметки млекопитающего
Шрифт:
Публикация заметок Эрика Сати в «Le Pilhaou-Thibaou». 10 июля 1921
Заметки без названия для журнала «Le Pilhaou-Thibaou»
Хотел бы я поиграть с роялем, у которого был бы большой футор.
Неприлично говорить о члене предложения…
Мысль для журнала «Fanfare»
Принято
Застолье
Лично у меня Кулинарное Искусство всегда вызывало самое пылкое восхищение, причем восхищение, которое ничто не может омрачить. «Хороший стол» мне вовсе не претит, я, напротив, питаю к «столу» нечто вроде уважения – и даже более того.
Круглый ли, квадратный, он мне кажется «культовым» & впечатляет меня как большой алтарь (даже в отелях «Терминюс» или «Континенталь», позволю себе выразиться). М-да.
Для меня еда – это задание, задание приятное (произвольное, как на каникулы, разумеется), и это задание я считаю должным выполнять предельно тщательно и аккуратно.
Наделенный хорошим аппетитом, я ем для себя, но без эгоизма, без скотской жадности. Иными словами, «чувствую себя лучше за столом, чем на лошади» – хотя я довольно приличный наездник.
Но это уже другая история, как верно замечает г-н Киплинг.
В еде моя роль имеет свое значение: я – приглашенный сотрапезник, подобно приглашенным в театр зрителям. Да…
У зрителя определенная роль – слушать & смотреть; у сотрапезника – есть & пить. Грубо говоря, одно и то же, несмотря на то, что роли совершенно различны. Да.
Мое «дегустационное» внимание не привлекают блюда, требующие усилий ради рассчитанной виртуозности, продуманной научности. На кухне, как и в Искусстве, я люблю простоту. Я буду скорее аплодировать добротно приготовленной бараньей ноге, чем утонченному творению из мяса, таящемуся под «искусными прикрасами мэтра соусов», – если вы позволите мне такой образ.
Но это уже другая история.
Из своих воспоминаний сотрапезника должен отметить незабываемые обеды, на которые в течение нескольких лет меня приглашал мой давний друг Дебюсси, когда он жил на улице Кардине. Я до сих пор помню эти приятные застолья.
Эти дружеские трапезы сводились к яйцам и бараньим отбивным. Но какие это были яйца и отбивные! Я до сих пор облизываюсь – про себя – как вы можете догадаться. У Дебюсси, готовившего эти яйца и эти отбивные, был свой секрет приготовления (который он хранил в полном секрете). Все обильно орошалось великолепным белым бордо, чье воздействие было трогательным и прекрасно располагало к дружеским радостям, а также удовлетворению оттого, что
Но и это уже другая история.
Группа «Шести»
В настоящий момент пресса очень плохо отзывается о моих друзьях из группы «Шести». Лишь мой юный друг Онеггер пользуется снисхождением в глазах музыкографов, каллиграфов и прочих графологов, – обычно именуемых Критиками.
Ему не отказывают в таланте, в большом таланте; его талант был бы, разумеется, еще более значительным, если бы он покинул группу «Шести», в которой воспринимается как уникальное и драгоценное украшение.
Таково беспристрастное мнение славных господ музыкографов, каллиграфов и прочих графологов, этих – как я всегда говорил – добрейших людей.
Что касается меня, то я очень рад успеху моего прекрасного друга Онеггера; ведь как композитор он начинал – если мне не изменяет память – в группе «Новых молодых», которую я создал в 1917 году.
Если бы я был горделив, то от признания его таланта мог бы возгордиться еще больше; но я скромен, и заслугу открытия Онеггера оставляю музыкографам, каллиграфам и прочим графологам.
Как вам известно, именно они открыли Дебюсси, Шатобриана, Христофора Колумба, кардинала Рампоно, Иону, Калиостро и остальных…
После моего ухода «Новые Молодые» стали группой «Шести». У меня сохранились добрые приятельские отношения с этими юношами; они даже продолжали считать меня своим «идолом» и «талисманом» – дружеская любезность, не более того.
Увы! Боюсь, что принес своим дорогим товарищам одни несчастья; они как минимум унаследовали часть проклятий и унижений, которыми меня столь щедро оделяли упомянутые музыкографы, каллиграфы и прочие графологи.
Да, пока она стоит немногого, эта несчастная «Шестерка» (кроме Онеггера).
Причина? Поищем вместе, если позволите. Их «музыка» (?) не нравится «некоторым». «Некоторые» говорят, что это вообще не музыка или, во всяком случае, на «музыку» не похоже.
Почему? Не знаю.
Более того, их – «Шестерых» – упрекают в успехе, разумеется, в успехе незаслуженном. М-да… В успехе, который раздражает… изрядно.
Заметьте, что «некоторые» – это люди, у которых есть вкус, утонченность и понимание, граничащие с волшебством. Именно так.
Во всем этом большую часть вины можно возложить на исполнителей и… слушателей. Виноваты даже зарубежные слушатели. В Брюсселе я присутствовал на двух концертах, где исполнялось «это подобие музыки». Признаюсь, что успех этих исполнений меня немного покоробил.
Только подумайте! Одна лишь «музыка» (?) композиторов «Шестерки»… Невероятно… Подобная попытка была весьма рискованной.
К счастью, на первом концерте я посчитал нужным попросить слова и высказался: выразил восхищение, которое у меня всегда вызывала Критика, и уважение, которое я питаю к членам столь полезного, почетного и значимого сообщества…