Заметки на полях

Криптонов Василий Анатольевич

Внимание, Сёма снова рвёт покровы: ни хрена они не разбираются. И ничего гениального в этом нет. Просто когда ты делаешь целью своей жизни написание текстов — привыкаешь думать руками. И для всякого гения такой черновик уже завтра превратится в непонятные иероглифы. Да он и не будет к ним возвращаться никогда в жизни. Схема уже выполнила предназначение: дала толчок мозгу. Теперь можно отдать её филологам поиграться.

В результате на пробежку я забил, о завтраке вспомнил ближе к обеду, но зато получил исчёрканную тетрадку и остался весьма доволен собой.

Теперь дайте мне сутки, чтобы всё это оформилось в голове, и завтра я вернусь в игру. К тридцати годам у меня будет целая библиотека охренительных текстов, только и ждущих, чтобы покорить мир. И уж теперь-то я знаю, как их правильно подать и что сделать, чтобы мир хотя бы заметил, что его пытаются покорить. Кате не придётся жалеть о своём выборе, мы с ней будем… Ну, может, не миллионерами, но людьми небедными.

Так, стоп. С каких это пор я думаю о Кате, как о жене? Не надо торопиться, Сёма. Давай постепенно. Ещё годик подожди, а там закон примут — и можно. Кстати, почему бы, собственно, и нет? Ко всем подводным камням я готов. Осталась фигня — деньги начать зарабатывать, чтоб продержаться до тех пор, пока самиздат нормально монетизироваться не начнёт.

В дверь позвонили. Окрылённый своими размышлениями, я рванул в прихожую, открыл дверь и выпалил в лицо стоящей на пороге Кати:

— Выходи за меня замуж!

Она в ответ выронила пакет со сменкой. Физкультура, видать, была…

— А ты чего так рано? — крикнул я из кухни, где опять готовил чаепитие.

— С физры сбежала! — откликнулась Катя из моей комнаты. Я великодушно позволил ей осматриваться, и она с интересом бродила по квартире.

— Во имя любви?

— Угу. Мне после школы сразу домой сказали.

Значит, на всё про всё у нас — сорок минут. Хотя, собственно, на что на «всё»? Сёма, уйми фантазию, пока я тебе лично по е**лу не зарядил. Не знаю, как ты будешь определять, когда пора переходить хотя бы к лёгкой эротике, это будет адски сложно, но одно могу сказать точно: НЕ СЕЙ-ЧАС! Грязный извращенец.

Я наполнил чашки и пошёл к Кате. Она сидела за письменным столом и с видом прилежной ученицы листала мой черновик. Я сделал мысленный фотоснимок — ещё один из множества. Лицо Кати светилось чистым интересом. Она принесла с собой сюда какой-то совершенно чужеродный запах, находящийся на грани между запахом настоящим и тем, что можно, наверное, назвать аурой. Хотелось ткнуться носом в её белую наглаженную блузку и втянуть этот аромат обеими ноздрями. Аромат юности, свежести, чистоты, улицы, школы, чужого жилища, мыла, шампуня, духов, стирального порошка, ткани… Из каких мелочей составляется образ человека…

Видит бог, совсем не надолго я задержал взгляд на её тонких ножках, обтянутых чёрными колготками. Нет, надо быть абсолютно больным, чтобы испытывать при виде этого существа сексуальное возбуждение. Может, зря я паникую и думаю обо всяких глупостях? Может, мне просто великодушно дан шанс познать все прелести истинной платонической любви? Если так — я в игре, сколь бы высоки ни были ставки.

— Нравится? — спросил я.

Катя вздрогнула, повернулась ко мне.

— Ничего не поняла, — улыбнулась она. — Это какая-то история?

— Да. Одна из тех, что сделают нас с тобой богатыми. Пойдём пить чай? Или пусть себе стынет, а мы ляжем на кровать и будем пялиться друг на друга изумлёнными глазами, периодически целуясь?

Катя смутилась, и у неё одновременно заурчало в животе. От этого она смутилась ещё больше.

— Понял, отстал, — усмехнулся я. — Пошли, рассчитаюсь с тобой за суп.

От тушёной картошки Катя не отказалась. Я тоже накидал себе в металлическую тарелку, врубил сразу обе конфорки электроплиты. Блин, без микроволновки всё-таки жизни нет. Вот казалось бы, мелочь — а как всё облегчает.

— Вчера нормально всё прошло? — спросил я у Кати, которая крутилась на табуретке, сложив руки на коленях. — Не вертись, там гвоздь иногда вылезает, колготки порвёшь. Я его забиваю — а он всё равно вылезает. Козёл.

— Так вытащи его и забей рядом, — предложила Катя.

— Эй! — возмутился я. — Кто тут мужчина, между прочим?

— Не знаю. Обед ты разогреваешь, — хихикнула она.

Я на пару секунд обалдел. Теперь она не только понимает мои шутки, но ещё и сама демонстрирует чувство юмора моего уровня. Кажется, зреет достойный соперник. Всё интереснее и интереснее. Но меня таки не проведёшь.

— Ладно, на сегодня — один-один. Но как у тебя дома всё-таки?

Она отвела взгляд, улыбка померкла.

— Влетело, — заключил я.

— Угу… До часу ночи ругались.

— Ого. Мы к половине первого уложились. Ты победила.

Кате было не до смеха. Покусывая губы, она, видимо, прикидывала, стоит ли мне рассказывать. Я молчал, помешивая картошку в тарелках. Она уже начинала булькать и издавать съёдобный запах.

— У меня день рождения пятнадцатого, — сказал я, глядя в картошку. — Придёшь?

Катя откашлялась. Хреново…

— Но твоя мама…

— Она в деле, я договорился.

— М-м-м…

— Ну что? — повернулся я к плите задом, к Кате передом. — Всё настолько плохо?

Она задумчиво покачала головой.

— Я надеюсь, ты сейчас не прощаться пришла?

Помотала головой она куда энергичнее. Добрый знак.

— Значит, мы справимся. Слышишь?

Чего-то такого она и ждала, судя по доверчивом взгляду.

— Я поговорю с твоим отцом. Всё, я так понимаю, от него идёт?

Теперь она испугалась. Всё-таки это неизбежно: она чем-то неуловимо похожа на мою маму. Она тоже хочет, чтобы проблемы исчезали, но сама мысль о том, чтобы их как-то решительно решать, приводит её в ужас. А с другой стороны, разве не все мы такие?

— Не надо! — сказала она. — Он на тебя очень злится. Я ему не сказала, конечно, что вчера с тобой была, но…

— Стоп-стоп-стоп! — Я быстро выключил конфорки и взял с тумбочки две подставки под горячее. — Ты не сказала? Они тебя пытали до часу ночи, а ты молчала, как партизан?