Заметки, не нуждающиеся в сюжете
Шрифт:
В чем и как поддержать? На митингах возопили те, кто, кроме того, что умел кричать, не умел больше ничегошеньки. Партийный аппарат умел хотя бы эксплуатировать «верховную» идею.
На моих глазах возникла в среде народных депутатов МРГ — Межрегиональная группа. Название глупое: чтобы быть межрегиональным, надо знать, что принято за регион, — этого никто не знал, зато МРГ — поповцы — обещали лечь на рельсы в защиту трудового народа, когда Рыжков предложил поднять цены на тридцать процентов. Ну и что? Где же те самые рельсы, когда цены выросли на тысячу процентов? Все сделали карьеры, многие по третьему разу проходили в парламенты, теперь даже и в объективы не суются, не показываются,
А чем другим могла обернуться инициатива компартии под ничего не значащим названием «перестройка»?
Демократическая идея стала кормушкой для кормушечников.
Когда-то идейность русского человека была признаком его интеллигентности — теперь он ее лишен, теперь даже кухонных дискуссий, и тех нет, митинги тоже отошли, деловая интеллигенция — ученые, инженеры недавно создали атомную и водородную бомбу и «оборонку», построили Челябинск, а теперь в растерянности и без лидеров. Такие величины, как академики Александров, Лаврентьев, Курчатов, Королев, умерли вместе с идеей коммунизма, которая была для них идеей уже по одному тому, что они где-то в глубине души ставили ее выше Черненко, Андропова, Брежнева и самого Сталина.
А в настоящем действует только карьеристская интеллигенция, ни во что не верящая, кроме необходимости личного выживания (а во что верить интеллигентному уму советского воспитания?), интеллигенция ни восточная, ни западная, ни русская — никакая.
Самостоятельность? В то время, когда социально самостоятельной интеллигенции не может быть? Единой — тоже не может быть: единой идеологии нет, профессионального единства нет и никогда не было. Безличностная интеллигенция — это что-то новое, но оно есть. Ведь Бурбулис тоже интеллигент?
Во мне природой заложена потребность быть русским интеллигентом, но что это такое и как им быть сегодня — я не знаю. Только каким-то чувством, чутьем, что ли, все еще обладаю. Трудно руководствоваться этим своим внутренним состоянием на деле. Подчиненность обстоятельствам и бессилие я наблюдал в фигурах трех министров экологии, а наблюдая, твердил: «Это — не я!», «Это — не я!». В этом отрицании я прав, а дальше — что?
Что касается «Нового мира», то там я — все еще я, но я все чаще и чаще и это утверждение ставлю под сомнение. Все чаще и чаще использую более чем элементарный довод: уйду, а разве тот, кто поведет дело, сделает это лучше меня? Ловлю себя на мысли о том, что экологические министры, все трое, наверное, думали и думают точно так же. Значит, мы снивелированы 1:1?
Да ведь пора бы и на покой: 78, вот-вот 79 стукнет (пока писал — стукнуло и 80!), но уйти сейчас из «НМ» — это уйти с тонущего корабля. Нехорошо.
Надо бы сказать об ассоциации «Экология и мир», но все откладываю и откладываю этот рассказ. Она мне близка, мы уже сделали очень много, а когда мы собираемся небольшим нашим ядром, чувство родственности нас не покидает, все это так, но вот уже полгода — год, как исчезли наши противники, и с кем же нам бороться? Новых проектов природопользования никто не составляет, не утверждает, тем более не исполняет — денег нет, и что же подвергать экспертизе? Ведь недавно это было главное наше дело — общественная экспертиза проектов природопользования, пользования водными ресурсами прежде всего. И наши противники, тот же «Водстрой», нынче совершенно неизвестно чем занимаются, разве только одним-единственным делом — собственным выживанием. Эта проблема решается ими успешно!
Да, нынче мы можем писать, выступать в печати — а кто нас будет печатать? Никому неинтересно, разве только американцам и европейцам, которые используют нас, «Экологию и мир», как материал для своих диссертаций. Ну а если нас и печатают, и читают — что от этого меняется? Что меняется от того, что изо дня в день не только критикуют, но прямо-таки уничтожают и президента, и экс-президента и ближайшее их окружение?
Экология в СССР, едва возникнув, уже распадается, исчезает с лица страны. Распадается вместе с политическим распадом СССР. Вместе с распадом экономики. Вместе с исчезновением нравственности и хоть какого-то государственного порядка. И, повторяю, в силу своей собственной слабости. Она — еще дитя, а детская смертность у нас самая высокая в Европе, рождаемость — самая низкая. Скоро достигнем уровня Сомали.
Мы заняты одним-единственным делом — выживанием. А когда человек в тяжкой болезни борется со смертью, когда выживает — он не думает о своем будущем, все оставшиеся у него силы сосредоточивает на том, чтобы уйти от смерти вот сейчас, вот в эти минуты.
При всем том мы совершенно бесполезно затратили и продолжаем затрачивать на экологию много сил и некоторые средства, без конца составляем программы, вырабатываем концепции, и все это — совершенно впустую, неизвестно ради чего. Разве только ради зарплаты.
Я был членом Комитета по экологии Верховного Совета СССР. Председатель Комитета Салыков не хотел, чтобы я в нем состоял, но свое место в Комитете уступил мне Алесь Адамович.
Ну а что являли собою выборы председателя? На Первом съезде народных депутатов СССР, в перерыв, А.И. Лукьянов объявил: все желающие работать в том или ином комитете собираются, безотлагательно выбирают председателей и о «результатах» этих выборов перед началом следующего заседания сообщают ему. Именно таким образом в сельхозкомитете был избран Стародубцев, в Комитете по строительству и архитектуре — Ельцин. Везде так же. «Экологам» было указано собраться в зале заседаний левее трибуны (какой-то другой группе — правее). Мы собрались. Человек 60–70. Тут прошел слух (позже он не подтвердился), что председателем может быть избран не каждый депутат, а только член Верховного Совета. Сразу же отпала моя кандидатура — да я бы и не пошел на должность: нужно было бы оставить «НМ».
Кто-то крикнул: «Яблоков!». Но Яблоков тоже не был членом ВС, и ему отставка. Он сказал: «Может быть, я — заместителем?» А все это время бегал вокруг нашей толпы какой-то человечек азиатского происхождения, хватал всех за рукава: «Выберите меня! Выберите меня!».
Кто таков? Оказался — Салыков, секретарь Каракалпакского обкома КПСС. Как бы даже и начальник Арала и аральской проблемы. За ним другие двое бегают каракалпаков (Салыков — казах), занимаются антипропагандой: «Не выбирайте этого!». А кого выбирать-то? Никто друг друга не знает. Время истекает, перерыв кончается, а еще в буфет надо сбегать, перекусить.
И выбрали Салыкова. Могу сказать — могло быть и хуже. Салыков же в Комитете по экологии тотчас развернул такую канцелярию — будь здоров! Секретарши — класс, телефоны-вертушки, компьютеры, телефаксы, и вот начались разработки экопрограмм, проекты, обсуждения, заседания, выезды на места, вызовы с мест (десятками человек). Яблоков — заместитель — он по этому делу тоже мастак и активист, к тому же ловко умеет обходить острые вопросы (хотя бы и Арал), взял на себя, во-первых, все международные отношения Комитета, а во-вторых, заботу о живой природе — о зверях и рыбах. И те, и другие погибают, но молча, не жалуются, запросов не шлют. Я задал на одном из заседаний вопрос Салыкову: сколько уже миллионов мы, Комитет, израсходовали и где, в каком районе или городе улучшили экологическую обстановку?