Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи
Шрифт:
«Таинственный незнакомец» (Марк Твен). Предельно искренний Марк Твен. Это и книга, и потрясающее откровение.
«Ностромо» (Джозеф Конрад). Как «Улисс» – великий роман будущего, это – великий роман последних пятидесяти лет.
«Ярмарка тщеславия» (Теккерей). Комментарии излишни.
«Оксфордская антология английской поэзии». По-моему, это собрание лучше, чем подборка Пэлгрейва. [38]
«Таис» (Анатоль Франс). Великая книга, написанная Уэллсом и Шоу в одном флаконе.
38
«Оксфордская антология английской поэзии». По-моему, это собрание лучше, чем подборка Пэлгрейва. –
«Семнадцать» (Бут Таркинтон). Самая смешная книга из всех, что я прочел.
Воображение – и несколько матерей [39]
Во дни вздорожания съемного жилья в дома утомленных грузчиков и торговцев бананами часто являлись напыщенные вдовы – лимузины свои они оставляли пыхтеть у тротуара.
– Джузеппе, – обращалась к хозяину напыщенная вдова, – чтобы атмосфера в доме была повеселее, нужно каждый вечер играть в шарады.
39
Эссе «Imagination – and a Few Mothers» опубликовано в журнале «The Ladies’ Home Journal» в июне 1923 г.
– В шарады? – повторял озадаченный Джузеппе.
– Всей семьей, – поясняла, сияя, вдова. – Вот представь себе, что в один из вечеров ваша жена и дочери задумали слова «виконтесса Солсберийская» или «инициатива и референдум» и представили их в картинках – а вы с сыновьями должны догадаться, что именно они представляют. Это очень весело, куда веселее, чем торчать в пивной.
Посеяв благое семя, вдова возвращалась в лимузин и отбывала к следующему Джузеппе в своем списке – список был составлен членами Общества поощрения салонных игр в небогатых семьях.
Так выглядела попытка насадить сверху воображение – попытка не более успешная, чем нынешние попытки переодеть гавайских аборигенок в балахоны из марли по доллар восемьдесят пять центов за штуку, пошитые в Патерсоне, штат Нью-Джерси.
Среднестатистический дом – место невообразимо скучное. Это банальность; она принимается за данность до такой степени, что на ней построен чуть ли не весь наш национальный юмор. Мужа тянет в клуб, а жену в кинематограф – как мог бы сказать, но не сказал Шелли, [40] – а в последнее время еще и дитя вопит, чтобы его покатали при лунном свете.
40
Мужа тянет в клуб, а жену в кинематограф – как мог бы сказать, но не сказал Шелли… – Аллюзия на строки из стихотворения П. Б. Шелли «Опошлено слово одно…»:
Так бабочку тянет в костерИ полночь – к рассвету,И так заставляет просторКружиться планету.(Перев. Б. Пастернака)
(Примечания А. Б. Гузмана).
Статистические данные, полученные в прошлом году в штате Арканзас, свидетельствуют: тридцать семь из каждых ста жен признают, что замуж вышли, прежде всего чтобы сбежать из родительского дома. Цифры катастрофические. И то, что девятнадцать из этих тридцати семи сразу после замужества запросились обратно домой, ничего не меняет в этой ужасной ситуации.
Легко сказать, что в домах прежде всего недостает воображения. Хорошо контролируемое воображение – вещь почти настолько же редкая, как и радий, и оно вовсе не сводится к играм в шарады, подражаниям Чарли Чаплину или сооружению из папье-маше абажуров для газовых рожков образца 1891 года; воображение – это отношение к жизни. Оно состоит в том, чтобы вкладывать в доблестную, пожизненную, исконную битву с домашней скукой всю ту энергию, которую обычно вкладывают в воркотню, самооправдания и упреки – стандартные уловки, с помощью которых все мы привыкли коротать тяжелые часы.
При слове «энергия» сразу же возникает образ крупной суетливой женщины, которая тяжело дышит сквозь сжатые губы, носится от одного ребенка к другому и пытается устроить в гостиной такое миленькое рождественское представление. Вот только я имею в виду воображение совсем иного толка.
Существует несколько типов воображения. Например, я некогда знавал одну мать семейства, некую миссис Джудкинс, обладавшую незаурядным воображением. Сложись жизнь немного иначе, миссис Джудкинс могла бы продавать плоды своего воображения журналам и кинокомпаниям, а возможно, даже изобрела бы новую разновидность бельевых крючков. Или применила бы свое воображение к тонкому и замысловатому делу – созданию уютного и счастливого дома. Думаете, миссис Джудкинс воспользовалась своим воображением для этих целей? Ничего подобного. На это у нее воображения не хватило.
Дело в том, что воображение ее имело протечку и содержимое его постоянно вытекало в пустоту – примерно таким вот образом: в шесть утра миссис Джудкинс просыпается. Лежит в постели. Ее начинают одолевать ежедневные тревоги. Вчера вечером, когда ее дочь Анита пришла с танцев, не выглядела ли она усталой? Да, выглядела. У нее были темные круги под глазами. Темные круги – страшилка ее собственного детства. Миссис Джудкинс прекрасно помнит, как ее мать переживала из-за темных кругов. Нет сомнений, Анита находится на грани нервного срыва. Какой кошмар! Стоит вспомнить об этой миссис… как ее там – у которой случился нервный срыв в этом… этом… как там называлось это место? Только подумать! Ужас! Ну ладно, я… я попрошу ее сходить к врачу; а вдруг она откажется? Может, не пускать ее на танцы – этак месяц?
И выпрыгивает миссис Джудкинс из постели в состоянии нервной оторопи. Стремление у нее одно – совершить некий малопонятный неврастенический поступок, дабы отвратить некую малопонятную неврастеническую катастрофу. Она уже вымоталась, потому что по-хорошему ей бы надо было еще часик поспать; но только теперь ей не до сна. Ее изумительное воображение уже соткало образ Аниты, лежащей в муках в постели, ее последние слова, что-нибудь вроде «я возвращаюсь к ангелам», – и ее горестную кончину.
Анита же, бодрая и здоровая эмансипированная девица семнадцати лет от роду, просто с характерными бодростью и здоровьем радуется жизни. Два вечера подряд она допоздна провела на танцах. На второй вечер притомилась, под глазами вылезли темные круги. Сегодня она намерена проспать до полудня и, если миссис Джудкинс не разбудит ее, дабы осведомиться о ее самочувствии, встанет свежей – хоть на журнальную обложку.
Однако сейчас еще только восемь, так что вернемся к миссис Джудкинс. Она отправилась на цыпочках взглянуть на обреченную Аниту, но по дороге заглянула в комнату, в которой почивает Клиффорд Джудкинс Третий, двенадцати лет. Воображение ее теперь работает с лихорадочной силой. Оно вышло на полную мощность и выдает по шестьдесят ярких картинок в минуту и будет выдавать, пока к часу ночи миссис Джудкинс, обессилев, не свалится в кому.
У Клиффорда оно тоже обнаруживает темные круги.
Бедный Клиффорд! Она решает, что не будет будить его в школу. Он для этого слишком слаб. А она потом напишет учителю записку и все объяснит. Вчера вечером, вернувшись с тренировки по бейсболу, он выглядел усталым. Бейсбол! Новая страшная мысль! А вдруг…
Не буду вгонять вас в тоску, живописуя все утренние часы миссис Джудкинс; а в тоску она вгонит кого угодно. Нервный, тревожный человек – одно из самых тоскливых зрелищ на свете. Хоть немного приободрить кого-то из окружающих у миссис Джудкинс просто нет сил. Собственно, после завтрака мистер Джудкинс выходит из дому под впечатлением, что в семье все ужасно, а жизнь в целом не задалась.
Впрочем, прежде чем уйти, он совершает колоссальный промах. Нечто, прочитанное в газете, заставляет его воскликнуть, что, если будет принято это тарифное правило Ганча-Бобли, бизнес его полетит ко всем чертям. Собственно, это не более чем дежурная воркотня. Жалобы на тарифное правило Ганча-Бобли – его немудреное хобби, однако…