Замкнутое пространство (сборник)
Шрифт:
— Я надеюсь, что завтра все выяснится, — в голосе Аль-Кахаля звучало осуждение. — Я очень не люблю котов. Ты знаешь об этом?
Глава 6
С первого взгляда на Минус Первого Захария Фролыч понял, что случилось нечто непредвиденное. Внешность у обоих Консерваторов была такая, что описать ее удавалось лишь в самых общих словах: моложавые, аккуратные, подтянутые, серьезные, похожие, непреклонные — и так далее. В их облике отсутствовали хоть сколько-то запоминающиеся черточки, так что курсанты, грешным делом, путали своих преподавателей, когда встречались с ними вне четкого расписания. Тем более, что те расхаживали в масках. Однажды Минус Второй разоткровенничался
— К нам едет Ревизор, — вымученно улыбнулся Консерватор. — Занятия сворачиваются. Мы постараемся все закончить сегодня.
Даше и Будтову передалась его паника.
— Повяжут? — испуганно спросила Даша.
Минус Первый горько усмехнулся, любуясь делом своих рук. Даша расцвела; что до мелких вечерних провинностей, о которых консерваторы не знали, то и ей, и Будтову они пошли только на пользу, благо сохраняли в целости тонкую пуповину, связывавшую их с безмятежным прошлым. За две без малого недели стал совершенно неузнаваемым и Будтов. Если кот в свое время много чего набрался от Захарии Фролыча, то теперь и в последнем проявились странные кошачьи повадки. Он двигался плавно, глаза его посверкивали хищными огоньками, реакции многократно ускорились, и весь он сделался каким-то обтекаемым, гладким, наводя на мысли о тугих мышечных пластах, скрывающихся под лоснящейся кожей. А если обратиться к сознанию — о, сознание Захарии Фролыча тоже обогатилось. Теперь он знал вещи, о которых раньше не то что не подозревал, но в существование которых, расскажи ему кто на пустыре или в роще, не поверил бы ни на секунду. И странная бомба с неизвестным содержанием прочно укрепилась в подсознании — где-то в стволе, на границе головного и спинного мозга.
— Да вас-то не повяжут, — в голосе Минус Первого впервые прорвалась неприязнь. — Ревизор — он, знаете… К нам поступил сигнал из Канцелярии… В общем, это вас не касается. Это наша головная боль, — и он посмотрел на Дашу неожиданно пронзительным взглядом.
— Что это вы так на меня уставились? — нахмурилась та.
— Так… мысли возникли, — отозвался Консерватор, не отводя глаз. Если начать разбираться, то мы, в сущности, ничего о вас не знаем.
— Приехали, — протянула Даша. — Куда ж вы смотрели? И что вам надо знать? У меня никаких секретов нет, я человек честный.
Минус Первый сделал жест, который вчера еще был невозможен: поковырялся в зубах. Будтов выпучил глаза, смутилась и Даша.
— Оставим это, — пробормотал наставник. — Какой теперь смысл!
Он вышел из-за стола, взялся за виски и некоторое время покачивался на носках.
— Вечером вас выпустят в большую жизнь, — сказал он наконец. — Вы получите новые документы, новое жилье и будете находиться под нашим неусыпным наблюдением.
— А билет на самолет в любую точку мира? — оживилась Даша.
— Нет, звездный — в любую точку вселенной, — поправил ее Захария Фролыч.
Минус Первый, к которому от этой реплики на секунду вернулось самообладание, погрозил ей пальцем.
— Теперь, друзья мои, дудки! Больше вы от нас не сбежите. История не простит.
— А женский вопрос? — напомнил, к раздражению Даши, Будтов.
— Это все будет. Потом. Это дело стратегическое.
— М-да, — Захария Фролыч почесал в затылке. — Можно идти?
— Да, до обеда вы свободны. Но за территорию пока не шагу!
Будтов, помедлив, сделал движение, словно поймал на лету муху. Это был новый, приобретенный фортель, которым Спящий показывал, что уловил суть происходящего и вся она у него вот где, и мировой порядок с видимой вселенной — там же. Так оно, как он в конце концов уверовал сам, и было в действительности.
Консерватор вернулся за стол и придвинул к себе стопку бумаг.
Курсанты вышли во двор. Захария Фролыч вдруг понял, что, несмотря на кратковременность их обучения в лагере, он странным образом успел сродниться с пулеметными вышками, беговыми дорожками и ресторанными обедами. Ему казалось, что он провел здесь минимум полжизни. Будтов расчувствовался, на память ему пришли школьные выпускные песни. Сам он никогда их не пел, поскольку со школой дела обстояли не слишком здорово — вообще никак, если говорить честно, но песни он знал, так как часто слушал их по радио.
— Здесь прожито и понято немало, — промурлыкал Захария Фролыч, щурясь на солнце. — Пройдись по тихим школьным этажам.
— На волю, Фролыч! — Даша шутливо ударила его кулаком. — Что ты расклеился?
— Дура ты, — вздохнул Будтов, разнеженно озирая казенность.
И увидел кота.
Аль-Кахаль — мокрый и грязный, но полный энтузиазма — лежал в осиннике, что рос от ближайшей вышки шагах в сорока. Позиция была очень удобная: хорошо просматривались здания, двор, и можно было, запасшись терпением, в известном приближении оценить воинское поголовье. Радикал извлек из-за пазухи мощный бинокль, навел на вылизанную дорожку. Вдалеке закуковала кукушка, но Аль-Кахаль не обратил на нее внимания. Это было простительно, куковали недолго.
— Раз… — пробормотал он заинтересованно. — Два… Три…
Память упорно пыталась подсказать ему некую ситуацию, в которой тоже пересчитывали вражеских солдат под аккомпанемент кукушки, вот только делала это вроде как женщина… Аль-Кахаль отогнал бесполезное воспоминание, не найдя в нем ничего ценного. К чужим ошибкам он относился с неизменным высокомерием.
— Пять… восемь… двенадцать…
На четырнадцатом солдате Аль-Кахаль прекратил счет и вынул уже знакомый сотовый телефон, бибипнул кнопкой. Ответили сразу.
— Генерал, мне нужны ваши люди, — сказал он, не здороваясь. — Мне нужны лучшие из лучших, человек десять… можно больше.
В телефоне что-то захрипело.
— Генерал, — Аль-Кахаль прикрыл глаза и снова начал считать: до пяти. Теперь он пересчитывал внутренних, невидимых солдат, которых знал только он и которые рвались на волю при малейшем неповиновении обычной челяди и черни. — Генерал, я ничего не буду повторять. Слушайте координаты… не вздумайте записывать, идиот!
Ведя этот яростный разговор, Аль-Кахаль ни на миг не отрывал своего взора от кота. Кот томился посреди двора, предвкушая спасительное воссоединение. Он сильно исхудал, хотя до того казалось, что худеть ему некуда. Физические симптомы похмелья давно прошли, и глаза кота полыхали голой страстью, беспримесным наркотическим идеализмом.
— Вот и все, — Дудин лучезарно улыбнулся, наблюдая за генералом, который тупо взирал на умолкнувший телефон.
Китель генерала был расстегнут, ноги вытянуты и разбросаны в стороны, а сам он сидел на неудобном, жестком стуле. Рядом стоял неприятный человек с цинковым взглядом, державший генерала на мушке.
Дудин, давая пленнику перевести дух, поигрывал шлангом противогаза. В распоряжении госбезопасности имелось много средств, которыми можно было заставить плакать камни, но милицейская практика не прошла для Дудина даром. Способы, которыми соответствующее министерство решало внутренние дела, показались ему более простыми и приятными в применении. А генерал оказался человеком до смешного слабым. Полторы минуты без кислорода представлялись Дудину сущей ерундой, сам он выдерживал до пяти — и это при том, что мозговые клетки, лишенные этого вещества, обычно погибают уже через три минуты.