Замкнутые на себя
Шрифт:
Опунций принял подарок, как должное, и доверительно спросил:
— За профессора теперь ты?
— Нет, Пушкин, — ответил Хамми, познакомив Опунция Вульгаруса с классиком и оставив кактус в тяжёлых раздумьях. А сам ушёл осматривать лабораторию, в которой наткнулся на прибор с экраном. Заглянув в него, он снова увидел планету Контрольная в том месте, куда погрузили Таинственный остров. На всякий случай, застыв на месте, он долго крутил визир прибора, высматривая на планете следы пребывания Сергея, Элайни и Бартазара Блута, но должен был признаться самому себе, что их там не
* * *
Кто-то мягко касался её губами. Элайни потянулась к ним, тихо прошептав: «Серёжа», — и обняла его за голову. Она теребила его волосы и целовала в ответ, но тут наткнулась руками на что-то твёрдое и, быстро ощупав, убедилась, что это рога. «Откуда у Серёжи рога? — подумала она со смехом: — Я ему их не ставила», — и тут проснулась окончательно, обнимая телёнка и целуя его в губы.
От неожиданности она зашлась смехом и Серёже, где бы он ни был, снова икнулось, а она долго не могла прийти в себя. Но стоило ей посмотреть на телёнка, как непроизвольный смех сотрясал её груди, и она снова падала на траву. Проснувшиеся глеи смотрели на сумасшедшую и молчали, а их серьёзность ещё больше заводила Элайни и она бы смеялась и дальше, если бы на лужайке не появилась новое лицо.
Это была немолодая, горбатенькая женщина, которая тащила кусок ствола с пустой, прогнившей серединкой и деревянное ведро. Она присела на ствол возле коровы, которая паслась недалеко от телка и принялась её доить. Корова косила глаз на глеев и стегала по своим бокам хвостом.
— Милочка, ты своих птичек не отгонишь, пока я подою, — спросила женщина. Элайни шепнула Флорику: «Идите, поохотьтесь», — и глеи, скрывшись в лесу, вскоре зашелестели крыльями и улетели. Женщина доила корову, а телёнок пытался бодаться с Элайни, так как лизаться она не желала.
— Молочка хочешь? — спросила женщина. Элайни кивнула головой. Женщина поставила ведро и Элайни, наклонив, напилась тёплого и сладкого молока.
— Я помогу, — сказала Элайни, берясь за ведро, но женщина её остановила: — Тебе нельзя.
— Почему же? — не поняла Элайни.
— Ты беременная, — кинула женщина, легко поднимая ведро.
— Откуда вы знаете? — спросила Элайни, удивляясь. Никаких признаков она не чувствовала. Женщина не отвечала. Немного прошагав, она сообщила:
— Меня зовут Алида.
— А меня, Элайни, — шагая рядом с ней, сказала Элайни.
Они пришли к небольшому деревянному домику, сложенному неровно и без замков. Углы были из трёх брёвен, закопанных вертикально, одно внутри, а два снаружи. В вертикальные щели между брёвнами ложились другие, опалённые огнём и друг на друга, а сверху стены прикрывала односкатная крыша из тех же брёвен, которая переходила на навес для скота, обложенный стогами сена. Алида поставила возле дома ведро, а Элайни повела к большому бревну, служащему вместо лавки.
— Покажи ноги, — сказала она, и принялась разматывать тряпку. Потом ушла и принесла вонючую мазь.
— Не нужно, — воспротивилась Элайни.
— Я тебя не спрашиваю, — ответила Алида, обмазывая ступни ног и обвязывая их большими лопухами.
— Сиди пока тут, — наказала она и отправилась к низкому, по грудь, сооружению из брёвен, в которое нырнула, и оттуда повалил дым.
Возвратившиеся глеи с полусонными мордами смотрели на дым, на Элайни и суетящуюся по двору горбунью. «Видать, пообедали», — подумала Элайни.
— Ах, бедные, — спохватилась Алида, — я о вас забыла, — и, надёргав за домом сена, принесла охапку и сунула клок Флорику в пасть. Тот вежливо открыл рот и принялся жевать, показывая свои огромные клыки, но как только она отвлеклась, сразу выплюнул траву в сторону.
— Ты уже скушал, — удивилась Алида и сунула ему в пасть новую порцию сена, — кушай, кушай, видишь, как исхудал.
Флорик снова принялся вежливо жевать, а Флорелла, удивляясь ему, подошла поближе и тоже понюхала сено.
— Они не едят сено, — сообщила Элайни.
— Как же не едят, как едят, — удивилась Алида, присматриваясь к Флорику. Тот выкинул жуйку из пасти и сказал: — Спасибо.
— Вежливый какой, — растрогалась Алида, — и говорящий. А молочка хочешь?
Флорик кивнул головой. Алида припёрла ведро и поставила перед ним: — Кушай.
Флорик полакал, оставил другим. Алида взяла его поперёк и легко понесла к бревну. У Элайни полезли глаза на лоб, а Алида сидела на бревне, держала на коленях перевёрнутого Флорика и чесала ему брюхо. Флорик не возражал.
— Он же тяжёлый, — рискнула сказать Элайни, на что горбунья ответила: — Да какой же он тяжёлый, у меня бык был, так тот, и правда, потяжелей.
— Иди уже, — сказала она любимцу, и Флорик соскочив с её колен, ушёл и улёгся перед домом, подставив морду под дневное солнышко. Алида размотала лопухи, вытерла ими ноги Элайни и, подхватив её на руки, сказала: — Пойдём, лечить тебя буду.
Сооружение из брёвен оказалось банькой. Алида бросила в корыто с водой пару камней из горящего костра, и всё низкое помещение наполнилось дымом и паром. Алида подняла Элайни на руки и бросила её в корыто с горячей водой. «Она меня непременно сварит и съест», — улыбаясь, подумала Элайни, погружаясь в тёплую воду. Недолго пополоскав, Алида положила её на своё колено и принялась сечь веником по спине и ногам. Элайни пискнула пару раз для приличия, потом её опять погрузили в воду, а в конце завернули в какую-то рогожку и перенесли в дом, где водрузили на единственную кровать и прикрыли другой рогожкой.
— Бу-бу-бу, — сказала Элайни, погружаясь в сладкую дрёму.
— Чего тебе? — не поняла Алида, отгибая рогожку и открывая ей рот.
— Спасибо, — повторила Элайни, засыпая и понимая, что днём спят только лежебоки и глеи.
* * *
Окрепшая и со свежей головой, Элайни проснулась под вечер. Порезы на ногах затянулись, в теле чувствовалась необыкновенная лёгкость, так что хотелось бежать, лететь, прыгать. Она потёрла ладони и почувствовала слабое покалывание, точно руки у неё онемели. «Здесь есть станция репликации, и это хорошо», — подумала Элайни. Не сдержавшись, она разрядилась клубком пламени.