Замкнутые на себя
Шрифт:
* * *
После ухода Хамми и Рохо, посидев для приличия некоторое время возле тарелки, Лоори и Русик взмахнули крыльями и взвились в воздух.
— Не залетайте далеко, — скомандовала им Онти, но они вряд ли её услышали, поднимаясь высоко в небо. «Дети, что с них возьмёшь», — по-взрослому подумала Онти, понимая, что если бы у неё были такие крылья, то и она вряд ли осталась здесь, а ширяла бы в воздухе не хуже их. Если бы она захотела, у неё могли быть крылья, жаль, что уменья на это у неё не хватало. Вспомнив
Она вспомнила своё странное состояние, когда её спас Рохо, и свои ощущения, когда она не чувствовала своего тела. Помнила и то время, когда у неё началась рекомбинация организма, помнила учёбу Маргины, которая бухнула ей в голову её же образ и твёрдо его закрепила. Эта первая установка всегда спасала Онти, потому она и запомнилась, так как относилась к Маргине, её приобретённой матери. «Ах, если бы здесь была Маргина, она бы сразу бы меня научила», — подумала Онти, мечтая о встрече, как путник в пустыне мечтает о глотке воде.
Онти глянула в небо, высматривая Русика и Лоори, но их нигде не было. «Ведь потеряются», — забеспокоилась Онти, понимая, что Русик, в сущности, ещё ребёнок, пусть и вымахал не по годам. Да и Лоори не такая уж взрослая, чтобы ей можно было доверять.
Русик и Лоори в это время были далеко от тарелки, на границе степи, и наперегонки летели к небольшому одинокому озерцу, затерявшемуся среди рощиц. Они приземлились прямо на живописном берегу и Лоори, на ходу развязав набедренную повязку, бросилась в воду, поднимая крыльями тысячи брызг.
— Иди ко мне, — брызгая и улыбаясь, кричала она Русику, который топтался на берегу, снимая свой вязаный костюм. Наконец, выбравшись из него, он неловко погрузился в воду, окунувшись с головой под смех Лоори. Они долго плескались, собирая водяные цветы, будто нарочно рассыпанные по зеркалу воды, пока не устали и выползли на прибрежную траву.
— Какая у тебя нежная кожа, — сказала Лоори, поправляя цветок в волосах и касаясь рукой груди Русика. Её пальцы самопроизвольно массировали вздутые мускулы, беспорядочно перемещаясь по телу.
— У тебя тоже мягкая, — сказал Русик, простодушно притрагиваясь к груди Лоори, покрытой мягким белым пушком. Она покраснела от смущения и прижалась своими губами к его губам.
— Щекотно, — отозвался Русик, и Лоори, застыв от неожиданности, тут же расхохоталась: — Какой же ты маленький.
— Я не маленький, — покраснел Русик, неловко её обнимая. Лоори, хихикая, обняла его, женским чутьём понимая, что ничто так не скоротечно, как первая любовь. Оставим их там, где они есть и не будем мешать нескромными взглядами, потому что разрушить едва осязаемое легко, а намеренно создать нечто подобное не удавалось никому.
Онти не мучилась такими вопросами, и мысли её направлялись в себя, пытаясь сконцентрировать свою волю и обрести победу над своим телом. Но такая сосредоточенная работа мало что давала, так как созданное Онти крыло, не успев даже взмахнуть, опадало белой плотью на землю, всякий раз напоминая владелице, что она безнадёжна.
Она попробовала снова сосредоточиться, не особенно терзая себя мыслями о своих способностях, отключив свои эмоции и, даже, относясь отрешённо к тому, что получиться. Крылья, созданные воображением, раскрылись, и она взмахнула ими в воздухе, ощущая его сопротивление, как что-то тяжёлое навалилось на её ум, медленно отсекая ощущения. Онти не сопротивлялась, но чувствовала, что попытки её подавить, бесполезны, и эта неограниченная уверенность оставляла её спокойной. То, что пыталось, как будто поняло и отхлынуло, освобождая восприятие мира.
— Не шевелись, — раздался голос сзади, и Онти застыла, принимая неизбежное.
Репликация пятая. Барриэт
Барриэт, за отсутствием Ерхадина, представляла собой верховную представительскую власть и принимала все почести, предполагаемые для её венценосного супруга. На самом же дела всеми проблемами власти занимался Варевот, умелый друг и правая рука Ерхадина. Он был не только руками короля, но и его головой, воплощающей замыслы другого с необычайной точностью и целесообразностью. Да, он не родился вождём, но был незаменимым помощником творца — это точно. Ему нравилось преобразовывать неясные для самого Ерхадина намерения и мысли в стройные и логические цепочки, из которых рождались вполне осязаемые материальные вещи.
За долгое отсутствие Ерхадина все нити управления были сосредоточены в руках Варевота, и, вначале тонкие, ручейки налогов потекли прогнозируемой рекой, так что Варевот мог позволить себе начать постройку нового города и, прежде всего, королевской резиденции.
Наполовину каменная, наполовину деревянная, она возвышалась в городе, как знак власти и могущества, как сосредоточение силы, способной преобразовать окружающий мир.
Ерхадин въезжал в Емен и не узнавал его. За его кратковременное отсутствие город преобразился и потерял былую провинциальность, превращаясь заносчивыми формами новых домов в истинную столицу государства. Ему бы радоваться, но Ерхадин ощущал свою непричастность к этим изменением, как будто его мечту кто-то украл и своим прикосновением её осквернил. Настолько сложное и ложное ощущение делало его чужаком в чужом мире.
Наглые горожане, совсем его не узнавая, чуть не теснили его к обочине. Парабас, увидев недовольное лицо Ерхадина, кликнул несколько бойцов и принялся нагайками разгонять перед собой народ, громко выкрикивая:
— Дорогу королю!
Гарик, летящий в небе, услышав призыв, спикировал вниз, пахнув огнём и весь народ, сразу вспомнив короля, ломанулся с дороги прочь. Варевот, неизвестно каким образом узнавший о прибытии Ерхадина, вскочил на коня и бросился по сразу опустевшей дороге навстречу королю.
Встреча своего любимца немного успокоила Ерхадина, и он с удовольствием слушал доклад Варевота, который, скорее, походил на сбывшуюся сказку. Почувствовав свою причастность, Ерхадин с удовольствием и более внимательно стал присматриваться к прошедшим изменениям, находя в них те мысли и чаяния, которые носил в голове сам.
Ещё больше его порадовала Барриэт, сумевшая за столь короткое время собрать свой двор и выстроить его перед дворцом, ожидая мужа. Он сошёл с коня, чувствуя свою значимость перед выстроенной перед ним челядью, и обнял Барриэт, такую знакомую, тёплую и домашнюю.