Замок из песка

Смолякова Анна

— Знаешь, мам, — проговорила я раздумчиво, когда балерина за руку с «пернатым» дядькой вышла на поклон к зрителям из-за занавеса, — я бы, наверное, тоже хотела танцевать в балете. Очень хотела!..

А потом был купейный вагон поезда Уральск — Северск, две толстые тетки в одинаковых спортивных трико на верхних полках и бабушка на полке напротив. (Маме в самый последний момент не дали отгулов, из-за чего она ужасно переживала.) Тетки, хотя и так уже были жирные, беспрестанно что-то жевали: то картошечку с маслицем из баночки, то вареную курочку, то яички. Приглашали к столу и соседок по

купе. Но бабушка вежливо отказывалась: у нее в сумке были свои яички, своя курочка и своя картошка в точно такой же банке из-под венгерского компота «Ассорти».

А мне вообще есть не хотелось. Я сидела у окошка, придерживая рукой занавеску, и считала, через сколько секунд в лесу появится новая «дырка». Лес все тянулся и тянулся — ближе к вечеру «дырки» в нем стали возникать совсем редко. Но в «дырках» по-прежнему показывались смешные деревенские домики, коровы и лошади, уныло жующие траву, или машины, мчащиеся по пыльной дороге. Я думала о том, что маме с папой нужно будет непременно написать письмо: про сороку с голубой грудкой, которая сидела днем на телеграфном столбе, про малюсенького жеребенка, подбежавшего к самому поезду, и вообще про все, что я видела в дороге.

Тетка в трико и розовой кофточке в очередной раз сползла подкрепиться сразу после Омска.

— Тань, а, Тань, ты будешь? — громко осведомилась она у своей товарки. Та с трудом оторвала от подушки помятое лицо с заспанными глазами, помотала головой и снова отвернулась к стене. «Розовая кофточка» расстелила салфетку, выложила на нее колбасу, огурцы и хлеб и принялась приставать теперь уже к бабушке.

— А почему ваша девочка ничего не ест? Может, ей колбаски дать? За всю дорогу ведь только полбутербродика и скушала! Она у вас что, больная?

Бабушка недовольно поморщилась и пожала плечами:

— Ну почему больная? Просто у ребенка в дороге нет аппетита.

— Просто я балерина! — с вызовом и гордостью встряла я.

Тетка округлила глаза и по-деревенски подперла рукой мягкий, неопределенной формы подбородок.

— Так ты в танцевальном учишься? — Часть подбородка стекла с ее ладони и повисла некрасивой складочкой.

— Почти.

— Не учится еще. — Бабушка посмотрела на меня строго и неодобрительно. — Только поступать едем.

С теткой, до этого взиравшей на «юную балерину «почти с умилением, произошла неожиданная метаморфоза. Она заколыхалась всем своим тучным телом, энергично замахала обеими руками и даже, кажется, увеличилась в размерах, как жаба в мультике.

— Да вы что! — запричитала она тоном, не терпящим возражений. — Ребенка мучить! Я-то думала, учится уже, а вы еще только везете. Поворачивайте, поворачивайте обратно!

Мне на секунду показалось, что «розовая кофточка» сейчас сорвет стоп-кран и насильно ссадит нас с бабушкой с поезда прямо посреди леса. Но, к счастью, та продолжала буйствовать, не двигаясь с полки.

— Эти балерины, они ж голодные вечно! Ни булочек им нельзя, ни мяска вдоволь! Всю жизнь морковные котлетки и чаек без сахара! А режим? У них же там как в суворовских училищах — все по звонку! Да и вообще, — тетка перешла на интимный полушепот, — вы же женщина, вы же понимаете: во-первых, детей рожать нельзя, во-вторых, говорят, по женской части у них у всех проблемы. Да и потом, замуж выйти в этом их училище нет практически никакой возможности.

Про «нет возможности выйти замуж» тетка явно врала.

После «Лебединого озера» мама мне объяснила, что в жизни прекрасный Принц и Одиллия — муж и жена… Но не спорить же с этой толстухой, в самом деле? Тем более что спорить со взрослыми некрасиво.

Тем временем «розовая кофточка» постепенно прошла точку кипения и уже с почти миролюбивой укоризной закончила:

— Мучить везете собственную кровинку, мучить!

Бабушка возражать не стала, а только опять неопределенно пожала плечами — видимо, в глубине души она была с теткой согласна…

В Северск прибыли рано утром, быстренько выгрузились из поезда и от вокзала поехали на такси. Остановиться предполагалось у бабушкиной племянницы, маминой двоюродной сестры, которая жила на улице со странным, плохо запоминающимся названием. Адрес был записан в старом синем блокноте, и проще простого было прочитать его шоферу, но бабушка отчего-то заволновалась и с торопливой церемонностью попросила:

— Улица Буденного, пожалуйста, дом восемнадцать…

Тот удивленно приподнял брови, почесал подбородок, а потом взглянул на меня весело и заговорщически:

— Ну-ка ты, малая, давай вспоминай, куда вам, раз бабулька не помнит: на улицу Чапаева, на улицу Блюхера?.. Что там у нас еще есть революционное?

Выяснилось, что нам действительно на улицу Блюхера… Всю дорогу водитель продолжал беззлобно подшучивать, рассказал байку, как один чудик просил за десять рублей довезти его до Гондураса, тогда как на самом деле чудику надо было в Курундус. Что такое «Курундус», мы с бабушкой не знали, но все равно вежливо улыбались.

А такси все ехало и ехало. Бабуля время от времени с тревогой посматривала на счетчик, а я предпочитала глазеть в окошко. Город был большой, с широкими улицами и высокими домами, с длиннющими магазинами и игрушками в витринах. Но больше всего мне понравился мост над огромной рекой. По мосту неслись машины, внизу плескалась темная вода, и хотелось вопить от пронзительного предвкушения счастья…

Тетя, встретившая нас голубцами и фирменным салатом «Шапка Мономаха», разговоров о том, какие балерины несчастные, вести не стала. Сказала только, что училище очень престижное и поступают туда в основном по блату. После обеда она ушла на работу, оставив нам с бабушкой ключи от квартиры, полный холодильник еды и пожелание из дома не выходить, потому что на сегодня вызвали слесаря из ЖЭУ. Поход в хореографическое училище пришлось отложить на завтра.

На следующее утро бабушка достала из чемодана мое парадное платье с шелковыми рюшами, вплела мне в косу белую атласную ленту, сложила в старую сумочку из «крокодиловой» кожи какие-то документы и торжественно объявила:

— Ну все, Настюшка, идем!.. Даст Бог, опоздаем…

Последнюю фразу она почему-то произнесла вполголоса и отвернувшись в сторону.

И мы пошли. Точнее, поехали. Пересаживаясь из автобуса в автобус, из троллейбуса в троллейбус, пока не добрались до самого центра города. Первым, что увидела я в центре, был огромный театр с массивными колоннами в два ряда и серебряным куполом, покрытым черепицей, словно драконьей чешуей. Я почему-то сразу поняла, что это именно театр. Еще до того, как заметила вывешенный репертуар и цветную афишу какого-то спектакля с изображением балерины в чудесной прозрачной юбочке. Поняла и замерла в почти благоговейном восхищении, сдавленно прошептав: