Замок из песка
Шрифт:
Мне ни с того ни с сего вспомнилось: «Что твоя прописка? Главное, чтобы писка была». Но к данной ситуации это не подходило. Что и говорить: и дом, и хозяин производили чрезвычайно приятное и респектабельное впечатление.
Правда, закончился наш разговор на не совсем оптимистической ноте.
— Что ж, тогда до завтра? — сказал Константин Львович, поднимаясь с диванчика. Солнечный луч отразился в блестящей броши, скалывающей его шейный платок. — Вам нужно будет подъехать сюда к десяти утра. Желательно, пока со своими танцевальными туфлями, если, конечно, они есть. Вас посмотрит наш балетмейстер Раиса Николаевна. Если вы подойдете — начинаем работать. Если нет — все равно
Попрощавшись, я вышла из гостиной. Но успела услышать, как хозяин негромко сказал Эвелине:
— Да, порода чувствуется. Жаль будет, если она окажется слабой танцовщицей…
Но, к счастью, Раисе Николаевне — сухощавой брюнетке, чем-то напоминающей директрису нашего училища, я понравилась.
— Будешь готовить Одетту, — спокойно заявила она, когда мы закончили. — К концу следующего месяца выпускаем второй акт. У тебя и техника подходящая, и внешние данные…
— Сразу Одетту? — Я немного опешила.
— Затем тебя и брали… Нет, если очень хочешь, то можешь встать в последнюю линию. Только не думаю, что тебе это будет интересно. А теперь пойдем, познакомишься с девочками…
Пока мы шли по длинному коридору, в моей голове вертелась одна неприятная мысль: «Вот сейчас меня представят тем самым девочкам из последней линии. Меня — выскочку, взявшуюся неизвестно откуда и сразу заграбаставшую главную партию». В Северске ситуация была несколько иной. Там все давно знали про «вундеркиндку» из экспериментального класса, вставшую на пуанты в семнадцать лет. И даже болели за меня, как болели бы за инвалида, бросившего костыли, за ребенка, пытающегося донести до рта первую ложку с кашей, за испуганную малышку-провинциалку, приехавшую на всероссийский конкурс «Утренняя звезда»… Что ожидало меня здесь, я не знала. Вполне возможно — ненависть, зависть, злоба. Еще в хореографическом я наслышалась историй про то, как балерины писают соперницам в пуанты и подсыпают туда битое стекло. Причем и рассказчицы, и слушательницы этих баек — все без исключения, — охали, представляя себя на месте талантливых и благородных жертв. Оставалось загадкой, откуда же тогда берутся те, кто гадит?
Стратегию своего поведения я выработать так и не успела. И даже на секунду зажмурилась, когда Раиса Николаевна толкнула дверь зала. А когда открыла глаза, то чуть не ахнула от удивления.
Зал был как зал, правда, совсем небольшой — мест на сто. И занавес был как занавес. И люстра под потолком как люстра. Но вот девочки… Они казались небывало, поразительно красивыми. Брюнетки, блондинки и шатенки в обычных гимнастических купальниках и толстых гетрах разогревались на сцене. Лица у всех были разные — у кого-то веселые, у кого-то серьезные, у кого-то сосредоточенные. Но все они были достойны украшать собой обложки самых крутых европейских журналов. Такого количества красавиц, собранных в одном месте, я не видела даже в телевизионных версиях конкурсов модельных агентств. Особенно поразила меня одна — брюнетка с фарфоровой кожей и чуть подтянутыми к вискам прозрачными зелеными глазами. Она-то и обернулась, когда Раиса Николаевна, повергнув меня в ужас, крикнула: — Юля! Десятникова! Вот эта девушка будет вместо тебя танцевать Одетту. Так что партию можешь не готовить.
К моему удивлению, Юля, похожая на Нефертити, не дернулась, не оскорбилась, не стала испепелять меня взглядом, полным бешенства. Она вроде бы даже не особенно огорчилась. А впрочем, скорее всего просто умела держать себя в руках.
— Девушку зовут Настя Суслова, — продолжала между тем балетмейстер. — Прошу любить и жаловать. Сегодня она просто посмотрит, а с завтрашнего дня подключится к урокам и репетициям…
Репетировали второй акт «Жизели»: выход Мирты и танцы «виллис». И тут мои первоначальные восторги немного померкли. «Виллисы» допускали такие вещи, за которые Георгий Николаевич нещадно лупил нас по ногам и по задницам. Да и Мирта, откровенно говоря, была тяжеловата. Конечно, при ее довольно высоком росте и вес был соответствующим. Но можно же было элементарно делать маленькое плие после больших прыжков! Тем не менее эта голубоглазая блондинка с нежным румянцем продолжала опускаться на прямую ногу и грохотать так, что делалось за нее неловко.
Раиса Николаевна взирала на это безобразие с олимпийским спокойствием. Замечания делала изредка и только в совсем уж вопиющих случаях. У нее был вид человека, отчаявшегося что-либо изменить и смирившегося с ситуацией.
Я опустила веки и посмотрела на сцену сквозь полусомкнутые ресницы. Силуэты танцовщиц сделались размытыми, краски приглушенными. Теперь картина не так раздражала. И мне вдруг подумалось, что человек, неискушенный в балете, может даже восхищаться этим зрелищем, так же как горе-меломан восторгается знакомой мелодией «Полонеза» Огиньского в исполнении неуклюжего приготовишки.
Раиса тем временем объявила перерыв. Концертмейстерша вышла из-за рояля. Часть девчонок устало побрела за кулисы, некоторые спустились в зал. Я ожидала примерно такого же приема, что и четыре года назад в экспериментальном классе. Но, к моему удивлению, одна из девушек, ясноглазая, с волосами цвета спелой пшеницы, тут же подошла ко мне и села рядом.
— Значит, тебя зовут Настя? — Она улыбнулась, обнажив чуть крупноватые зубы. — Меня Кристина. Будем знакомы. Ты ведь, по-моему, не из академии? Правда?
— Да, не из академии… — Я, обрадованная неожиданным поворотом дела, только-только собралась рассказать про то, откуда приехала, и про то, каким чудесным образом попала в этот театр, как, к моему ужасу, увидела, что к нам направляется Юля Десятникова. Та самая, которой я невольно перешла дорогу, уведя из-под носа партию Одетты.
— Крись, эластичный бинт есть? — поморщилась она, усаживаясь в кресло и вытягивая вперед правую ногу. — Я, кажется, колено потянула.
Эластичный бинт был у меня, но заискивать, кидаясь с поспешной услужливостью, не хотелось. Тем более что Кристина тут же поднялась с места и, бросив на ходу: «Сейчас принесу», легко побежала к сцене.
Возникла неприятная пауза. Мне было немного не по себе, и в то же время я не чувствовала за собой никакой вины. Юля, разувшись, разглядывала стертый в кровь большой палец и отслоившийся ноготь. А перерыв все не кончался.
— Вот ведь зараза какая! — Она произнесла это так неожиданно, что я даже вздрогнула. Хотя сказанное явно относилось не ко мне. — Ну, сегодня не день, а сплошное недоразумение. Криську вон за бинтом отправила, а тут еще и лейкопластырь нужен.
Теперь моя любезность была вполне уместной. Я расстегнула сумку и достала аптечную коробочку с пластырем, намотанным на катушку. Юля, сдержанно поблагодарив, принялась заклеивать палец.
— Послушай, — первое слово мне пришлось выдавить через силу, — я хотела тебе сказать… В общем, я не знала, что так получится с Одеттой. Мне просто предложили работу, репертуар даже не оговаривался. Для меня это такая же неожиданность, как и для тебя.
— Для меня? Неожиданность? — Десятникова расширила глаза, блеснувшие чистейшим изумрудом. — Вовсе нет. На Одетту все равно должны были найти кого-то другого. Тебя вот нашли… Да и потом, я отчасти даже благодарна. Меньше мелькать буду, ты же удар на себя оттянешь…