Замок Персмон
Шрифт:
В одно из воскресений Анри застал меня в немом восторге у окна и принялся жестоко насмехаться надо мной. Я поспешил увести его, так что он не успел разглядеть мою пленницу, но поскольку он не отставал от меня со своими эпиграммами, я признался ему, что влюблен в одну из воспитанниц по имени Мари. Тогда проказник надумал писать ей потешные письма, подписывался Жаке, а она неосторожно показала эти письма приятельницам. Те громко смеялись; монашенки их подслушали и стали перехватывать мячики, в которые вкладывались любовные записки, перебрасываемые через стену монастырского сада. Настоятельница уведомила обо всем графиню де Нив. Та воспользовалась этим предлогом, чтобы перевести Мари в Клермонский монастырь, где
Она сама расскажет вам, что ей пришлось выстрадать, дядя, потому что обязательно хочет вас увидеть и просить вашего совета и покровительства. Не отказывайтесь выслушать ее! Я позабыл о ней в Париже, где детские мечты уступили место суровой действительности. Однако я знал, каким мучениям подверглась девочка по моей вине и по вине Анри. Он же ничего не знал. Мьет говорила о Мари только со мной, и иногда показывала мне ее письма, которые мне было очень грустно читать; но что я мог сделать, чтобы исправить зло? Я не был партиейдля нее, не мог просить ее руки; кроме того, графиня не хотела выдавать ее замуж. Она намеревалась заставить ее постричься в монахини, уверяя всех и каждого, что у падчерицы непреодолимое отвращение к замужеству и призвание к затворничеству.
Только случаем можно объяснить дальнейшие события. Я оказался безрассудно втянутым в роман и вынужденным принять роль, выпавшую на мою долю.
Два года тому назад я приехал в Клермон по другому сердечному делу, о котором не стану распространяться, — скажу только, что героиней этой маленькой истории была замужняя женщина. Все гостиницы оказались набиты битком, так как происходили выборы. Я шел по улице с мешком в руке, ища квартиры, как вдруг очутился лицом к лицу с Шарлет. Я знал, что она была кормилицей мадемуазель де Нив, предана ей как собака, вышла замуж и поселилась в Риоме. Но я не знал, что из любви к своей питомице она вместе с мужем переехала в Клермон. Повторяю и клянусь, дядя, что все было делом случая.
Шарлет тогда была недурна, у нее и теперь свежее и приятное лицо. Я приволакивался за ней иногда, от нечего делать, а потому мы были большими друзьями, и я очень обрадовался встрече с нею. Я сообщил ей о моих трудностях и спросил, не знает ли она меблированной комнаты, где я мог бы остановиться.
— Нечего искать далеко, — ответила она мне, — у меня есть чистенькая комната, мне она не нужна, и я с вас за нее ничего не возьму, поскольку рада услужить земляку и главное — брату мамзель Мьет, такой доброй и отзывчивой. Зайдите посмотреть, понравится ли вам комната.
Я прошел вслед за нею узким и темным переулком вдоль больших стен и вошел в старый дом, скорее живописный, чем уютный; но предназначенная мне комната оказалась очень чистенькой, а муж Шарлет так радушно приглашал меня воспользоваться ею, что я тотчас согласился. Я хотел было послать за обедом в какую-нибудь гостиницу, но они оба воспротивились этому. Шарлет объявила, что она стряпала на кухне де Нив и сумеет подавать обеды, достойные меня. И в самом деле, она накормила меня отлично; но я не аристократ и не люблю есть один. Я согласился обедать у них только при условии, что хозяева тоже будут садиться за стол со мною.
Вечером я взял ключ от дома и отправился на свидание. Я знаю, что это вас не интересует, дядя, но я должен упомянуть об этом, чтобы вам был понятен разговор, состоявшийся у меня на другой день вечером с Шарлет.
Ее муж ушел на работу, а я остался с ней за бутылкой старой наливки ее собственного приготовления и восхитительной на вкус, как вдруг она сказала мне:
— Вы опять сбежите сегодня вечером и вернетесь не раньше трех часов утра? Бедный мальчик! Вы погуби те здоровье такой жизнью. Лучше будет, если вы женитесь. Вы об этом еще не думали?
— Нет, — ответил я. — Еще успею!
—
Я сначала посмеялся над Шарлет, но она так сильно затронула мое любопытство, что я пустился в расспросы. Она сказала, что состояние — больше миллиона, что девушка из знатной семьи и что я не только знаю ее, но уже был в нее влюблен.
— Уж не малютка ли де Нив? — спросил я.
— Малютка де Нив теперь девушка девятнадцати лет, красивая и добра, как ангел, — ответила она.
— Но ведь она в монастыре?
— Да, по другую сторону стены, о которую вы опираетесь.
— Не выдумывайте!
— Так и есть. Старый дом, в котором мы живем, примыкает к монастырским постройкам. Я переехала сюда вскоре после того, как мамзель Мари перевели. Я дала слово не оставлять ее, и мы условились о том, как нам действовать. Я не могла скрыть, что была ее кормилицей, но сумела разыграть целый спектакль. Монашенки, которые хотели заставить ее постричься, сначала не доверяли мне, когда я приходила просить у них работу, и ловко выспрашивали меня, надеясь узнать, не потворствую ли я упорству их воспитанницы. Но я была похитрее их; я отвечала, что Мари поступает плохо, что лучше всего уйти от света и что будто бы я сама всегда говорю ей об этом. Нам устроили встречу, но мы были настороже: Мари встретила меня холодно, а я держалась с резкостью ворчливой ханжи. Она меня прогнала. Фарс был разыгран. Монашенки полюбили меня и поручили мне стирку церковного белья. Я так хорошо мыла и гладила, так прилежно посещала службу, что скоро стала своим человеком в монастыре. Теперь я туда хожу, когда мне вздумается, и вижу Мари каждый день. Пойдем со мной на лестницу, и я покажу вам секрет, о котором вы никому не скажете. Ваша сестра — лучшая подруга моей девочки, и вы ведь не захотите сделать ее еще несчастнее.
Я поклялся хранить тайну и взобрался по крутой лесенке при свете огарка, который держала Шарлет. Я очутился на старом чердаке, где на протянутых веревках сохли стихари, покрывала и полотенца, обшитые кружевами.
— Вот, — сказала мне Шарлет, — мое ремесло и мой Доход. Аббаты, служащие в монастырской церкви, говорят, что нигде им не подают белья такого белого, так хорошо накрахмаленного и так хорошо пахнущего; но это вас не интересует. Погодите! Вы здесь в самом монастыре, — видите дверь над четырьмя ступеньками? — она выходит на колокольню. Мой муж, очень набожный человек, взялся присматривать за колоколами и в случае нужды их чинить. У него есть ключ от этой двери и когда он спит, я могу достать этот ключ. А когда Маори захочет, она может пройти через эту дверь и убежать из монастыря. Понимаете?
Я понял и чуть не сошел с ума при мысли о такой заманчивом приключении. В сравнении с ним все мои городские похождения были совершенно пустячными, и я не ушел из дома в тот вечер. Я провел его в разговорах с Шарлет, которая вернулась ко мне, уложив мужа спать. Эта бесовская баба вскружила мне голову, и не скрою от вас, дядя, будь это возможно, я похитил бы барышню в тот же вечер, отложив все раздумья на потом.
Однако нужно было согласие мадемуазель де Нив, а она еще ни о чем не подозревала. Мысли Шарлет зародились в ее голове внезапно, после встречи со мной, Впереди было еще несколько дней, чтобы все обдумать, и я предвидел целую кучу препятствий. Мадемуазель де Нив не знала меня, не имела обо мне никакого представления, кроме разве воспоминаний о смешных письмах, которые, возможно, все еще приписывала мне; она — аристократка, она богата и, по всей видимости, горда, наверное, она негодует на Шарлет за ее нелепые планы… Как же я удивился, когда на следующий вечер Шарлет сказала мне: