Замок Тэсдея. Убийство жарким летом. Исчезнувший сенатор
Шрифт:
Она не отодвинулась.
– Со мной что-то случилось, – сказала она. – Я ни о чем не могу думать, кроме себя самой. Вам никогда не приходило в голову, что существует какая-то злая судьба, которая устраивает так, что мы должны платить за свою неосмотрительность и небрежность?
– Нет, – сказал Питер.
– Я подумала об этом, когда услышала, как мистер Томас разговаривал с Эрни Саутвортом и с другими там, в кухне, – сказала Линда. – Он удивлялся тому, почему с хорошими, порядочными людьми случается несчастье. Если бы кто-то захотел придумать для меня наказание за мои преступления, вряд ли смог придумать худшее, чем мое похищение Джорджем.
– О чем вы говорите, черт побери? Какие еще преступления?
– Я всегда была такой приличной, такой благоразумной, – сказала она. – Всегда старалась вести
– А это плохо? – спросил Питер.
– Думаю, да.
Он убрал руку с ее плеча, и она подняла к нему умоляющие глаза:
– Прошу вас… если не возражаете… Мне не так одиноко, когда… когда вы касаетесь меня.
Питер усмехнулся.
– С удовольствием, – сказал он и снова опустил руку на ее плечо, ощущая ее тепло. – Расскажите мне о своих преступлениях.
– Я была помолвлена с одним парнем, – сдавленно произнесла она. – С Фредом Виллоугби.
– Но это не преступление!..
– Фред был прекрасным юношей, надежным парнем. Мы вместе росли, учились в одной школе и ходили в одну воскресную школу. Он пригласил меня на первый в моей жизни танец. Потом я поехала учиться в колледже в Смит, а он – в Амхэрст. Нас разделяло всего несколько миль, и мы встречались каждый уик-энд, а иногда и чаще. Все думали, что мы поженимся, и мне кажется, мы с ним оба воспринимали это как само собой разумеющееся. Это были не страстные отношения, Питер, но они были очень теплыми, добрыми и… и безопасными.
– Я часто размышлял над понятием «безопасность», – сказал Питер. – Я думал, не значит ли находиться в безопасности – просто жить наполовину. Например, сидеть здесь и ничего не предпринимать – самое спокойное и безопасное.
– В то время я не задумывалась об этом, – продолжала Линда. – Нам с Фредом нравилось одно и то же. Мы делились друг с другом самыми сокровенными мыслями… до определенного момента. Мне было приятно, когда он поддерживал меня во время танцев. В кино мы держались за руки. Он целовал меня на прощанье или при встрече, когда мы возвращались друг к другу после разлуки. Это было приятно, не пугало меня, но и нисколько не возбуждало. Мы обсуждали с ним других ребят из нашей компании; о том, что они обнимались, об их решении заниматься сексом, о том, как это ужасно. Случилось так, что в колледже моя соседка по комнате забеременела, хотя была младше меня. Я переживала вместе с ней – знала, что она принимала таблетки, которые не помогли, обсуждала с ней возможность выйти замуж, хотя это означало бы публичное признание ее вины; поразилась, когда она неожиданно поняла, что вовсе не любит человека, ответственного за ее положение; с ужасом ждала с ней момента, когда ей придется идти к какому-то подпольному врачу в Бруклине, чтобы сделать аборт. Мы разговаривали с ним на эти темы совершенно откровенно и решили, что это не для нас. Мы предпочитали подождать, пока не закончим колледж и не сможем пожениться, то есть поступить так, как положено, чтобы не создавать проблемы друг другу. – Линда горько усмехнулась. – Нам легко это доставалось, потому что наши чувства еще не пробудились!
Питер вспомнил, как, будучи еще подростками, они с друзьями вели бурные споры на темы секса, такие самоуверенные, абсолютно свободные от комплексов и страстных желаний, не подозревая, что через каких-нибудь год-полтора их детский разум целиком захлестнет могучий прилив новых, чувственных ощущений, вызванных половым созреванием.
– Когда я училась на старшем курсе колледжа, – рассказывала Линда, – как-то перед каникулами я поехала в Нью-Йорк на два-три дня, чтобы купить рождественские подарки. Кроме всего прочего, я собиралась пойти на вечер танцев, который устраивала одна из моих одноклассниц. У нее была очень богатая семья, и вечер проходил в одном из маленьких бальных залов в гостинице «Бомонт». Если у вас не было с собой бального платья, там могли дать его напрокат. Вечера, где ты никого не знаешь, обычно проходят неинтересно. Но тот вечер оказался для меня приятным сюрпризом. Этот мужчина был старше меня, кажется, ему было лет тридцать. Он работал менеджером в каком-то крупном рекламном агентстве и был намного умнее, чем большинство моих знакомых мальчиков. Он был высоким, темноволосым и очень красивым, а танцевал просто превосходно. Когда началась вечеринка, я еще не знала, что единственная причина, по которой он пришел сюда, где собрались девушки из колледжа, – найти подружку на одну ночь. Он выбрал меня. Но вел себя очень умно и тактично, ни словом не намекая на свои планы. Он следил, чтобы у меня в бокале было шампанское, но и не давал пить слишком много. Танцевать с ним было одно наслаждение. Он тесно прижимал меня к себе, осторожно и мягко. Я не сознавала этого, но он занимался со мной любовью на виду у сотен танцующих пар. А я… что ж, я отвечала ему. Я всегда говорила себе, что никогда не почувствую никакого интереса к человеку, которого не полюблю. Я даже имени его не знала, ничего не знала о нем – и тем не менее откликалась на каждое его движение.
«Давайте сбежим отсюда», – сказал он, когда сделали перерыв в танцах, чтобы девушки могли освежить свой макияж.
«Я думала, вы никогда этого не попросите», – сказала я, такая кокетливая и проницательная! Неожиданно мне захотелось дать ему понять, что его предложение мне не в новинку. Я ни разу не подумала о Фреде. Ни разу не вспомнила о тех правилах поведения, которым следовала всю свою жизнь. Я сама себя не узнавала. Я только жаждала идти с ним, куда он пожелает.
Мы вышли из гостиницы и взяли такси. Он сказал, что живет один, в реконструированном особняке на Восточной стороне. Мы будем одни, навсегда, если я пожелаю. И потом начал меня целовать – по-настоящему! Меня трясло с ног до головы, словно в параличе. Когда мы подъехали к его дому, ему пришлось чуть ли не нести меня на руках.
Мы вошли в дом, и там, в небольшом холле, он снял мое пальто и бросил его на пол. А затем… затем начал меня раздевать. И все время шептал: «Ты так прекрасна, так восхитительно хороша!» И это была я – примерная прихожанка воскресной школы Линда!
Я никогда не забуду это страшное, напряженное выражение, которое вдруг появилось на его лице.
«Ты хочешь сказать, что никогда не была с мужчиной?» – спросил он. «Абсолютно никогда», – сказала я ему.
К моему крайнему удивлению и растерянности, он отодвинулся от меня и прошел в гостиную. Я не понимала, что произошло. Помню, я подняла с пола свое пальто и укуталась в него, мне вдруг стало ужасно стыдно.
Он налил себе выпить, не оборачиваясь ко мне, и сказал: «Извини, малышка, я действительно этого не знал».
Больше мы не сказали друг другу ни слова. Не помню, как я вышла на улицу. С того момента я никогда его не встречала.
– Он поступил так, как счел для себя безопасным, – сказал Питер, когда она замолчала. – Неискушенная девушка могла потребовать, чтобы он женился на ней, и создала бы ему огромные проблемы.
– Это происшествие потрясло меня. – Линда вздохнула. – Я чувствовала себя испачканной, стыдилась себя и ужасалась при мысли, как легко я отреклась от своих нравственных правил.
– Просто в вас пробудилась женщина не в том месте и не в то время, – сказал Питер. – Так происходит очень со многими.
– Но разве это каждому приносит плохое? – спросила она. – В течение долгих месяцев мне казалось, что все видят, что со мной произошло. Хуже всего было с Фредом. Я думала, он должен был догадаться, инстинктивно, что я уже не та девушка, которую он знал. Когда он, как и прежде, случайно дотрагивался до меня, я отстранялась, как будто обожглась. Я не знала, как мне снова успокоиться, – с Фредом или с кем-то другим.
– Вы все еще не рассказали мне о своих преступлениях, – напомнил ей Питер.
– О, преступление должно было случиться, – сказала Линда, – и Фред должен был стать его жертвой. После окончания колледжа его сразу направили в армию, и мы оба понимали, что это означает Вьетнам. Он отправился на учения, а потом вернулся на короткий период домой, пока оформлялись документы для отъезда за границу. И вот тогда он стал серьезно обсуждать со мной вопрос нашей свадьбы. Он сказал, что он долго и с нетерпением ждал этого момента. Но сейчас, когда он больше всего хочет, чтобы мы поженились, он считает, что этого нельзя делать. Что, если он вернется с войны беспомощным калекой, слепым или еще каким-то? Он не может обречь меня на такое будущее. Он знал, что не сможет освободить меня, если с ним случится что-то подобное, потому что, как он сказал: «Ты есть ты, дорогая. Ты откажешься разводиться со мной, как бы это ни было несправедливо по отношению к тебе».