Замок. Процесс. Америка. Три романа в одном томе
Шрифт:
– И что же, процесс начинается снова? – спросил К. с недоверием.
– А как же, – сказал художник. – Конечно, процесс начинается снова. Но и тут имеется возможность, как и раньше, добиться мнимого оправдания. Опять надо собрать все силы и ни в коем случае не сдаваться. – Последние слова художник явно сказал потому, что у него создалось впечатление, будто К. очень удручен этим разговором.
– Но разве во второй раз, – сказал К., словно хотел предвосхитить все разъяснения художника, – разве во второй раз не труднее добиться оправдания, чем в первый?
– В этом отношении, – сказал художник, – ничего определенного сказать нельзя. Вероятно, вам кажется, что второй арест настроит судей
– Но ведь и это оправдание не окончательное? – спросил К. и с сомнением покачал головой.
– Ну, конечно, – сказал художник, – за вторым оправданием следует второй арест, за третьим оправданием – третий арест и так далее. Это включается в самое понятие мнимого оправдания. – К. промолчал. – Видно, мнимое оправдание вам не кажется особо выгодным, – сказал художник. – Может быть, волокита вам больше подойдет? Объяснить вам сущность волокиты?
К. только кивнул головой. Художник развалился на стуле, рубаха распахнулась у него на груди, он сунул руку в прореху и стал медленно поглаживать грудь и бока.
– Волокита, – сказал художник и на минуту уставился перед собой, словно ища наиболее точного определения, – волокита состоит в том, что процесс надолго задерживается в самой начальной его стадии. Чтобы добиться этого, обвиняемый и его помощник – особенно его помощник – должны поддерживать непрерывную личную связь с судом. Повторяю, для этого не нужны такие усилия, как для того, чтобы добиться мнимого оправдания, но зато тут необходима особая сосредоточенность. Нужно ни на минуту не упускать процесс из виду, надо не только регулярно, в определенное время ходить к соответствующему судье, но и навещать его при каждом удобном случае и стараться установить с ним самые добрые отношения. Если же вы лично не знаете судью, надо влиять на него через знакомых судей, но при этом ни в коем случае не оставлять попыток вступить в личные переговоры. Если тут ничего не упустить, то можно с известной уверенностью сказать, что дальше своей первичной стадии процесс не пойдет. Правда, он не будет прекращен, но обвиняемый так же защищен от приговора, как если бы он был свободным человеком. По сравнению с мнимым оправданием волокита имеет еще то преимущество, что впереди у обвиняемого все более определенно, он не ждет в постоянном страхе ареста и ему не нужно бояться, что именно в тот момент, когда обстоятельства никак этому не благоприятствуют, ему вдруг придется снова пережить все заботы и треволнения, связанные с мнимым оправданием. Правда, и волокита несет обвиняемому некоторые невыгоды, которые нельзя недооценивать. Я не о том говорю, что обвиняемый при этом не свободен, ведь и при мнимом оправдании он тоже не может считать себя свободным в полном смысле этого слова. Тут невыгода другая. Процесс не может стоять на месте или, на худой конец, мнимых причин. Поэтому нужно, чтобы процесс все время в чем-то внешне проявлялся. Значит, время от времени надо давать какие-то распоряжения, обвиняемого надо хоть изредка допрашивать, следствие должно продолжаться и так далее. Ведь процесс все время должен кружиться по тому тесному кругу, которым его искусственно ограничили. Разумеется, это приносит обвиняемому некоторые неприятности, хотя вы никак не должны их преувеличивать. Все это чисто внешнее; например, допросы совсем коротенькие, а если идти на допрос нет ни времени, ни охоты, можно отпроситься, а с некоторыми судьями можно совместно составить расписание заранее, на много дней вперед, – словом, по существу речь идет только о том, что, будучи обвиняемым, надо время от времени являться к своему судье.
Художник еще договаривал последнюю фразу, а К. уже встал, перекинув пиджак через руку.
– Встает! – закричал за дверью.
– Вы уже хотите уйти? – спросил художник. – По-видимому, вас гонит здешний воздух. Мне это очень неприятно. Нужно было бы еще многое вам сказать. Пришлось изложить только вкратце. Но я надеюсь, что вы меня поняли.
– О, да! – сказал К., хотя от напряжения, с которым он заставлял себя все выслушивать, у него болела голова.
Несмотря на это утверждение, художник еще раз сказал, как бы подводя итог, в напутствие и в утешение К.
– Оба метода схожи в том, что препятствуют вынесению приговора обвиняемому.
– Но они препятствуют и полному освобождению, – тихо сказал К., словно стыдясь того, что он это понял.
– Вы схватили самую суть дела, – быстро сказал художник.
– К. взялся было за свое пальто, хотя еще и пиджак надеть не решался. Охотнее всего он схватил бы все в охапку и выбежал на свежий воздух. Даже голоса девчонок не могли заставить его одеться, а они, не разглядев, уже кричали:
– Он одевается!
Художнику, очевидно, хотелось как-то объяснить состояние К., поэтому он сказал:
– Очевидно, вы еще не решили, какое из моих предложений принять. Одобряю. Я бы даже не советовал вам сразу принимать решение. Надо очень тонко разобраться им в преимуществах, и в недостатках. Надо все точно взвесить. Но, разумеется, терять время тоже нельзя.
– Я скоро вернусь, – сказал К. и вдруг решительно натянул пиджак, перекинул пальто через руку и поспешил к двери, за которой уже подняли крик девчонки. К. почудилось, что он видит их сквозь закрытую дверь.
– Вы должны сдержать слово, – сказал художник, не делая попытки его проводить, – не то я сам приду в банк справиться, что с вами.
– Откройте же дверь! – сказал К. и рванул ручку – как видно, девочки крепко вцепились в нее снаружи,
– Ведь они вас там изведут! – сказал художник. – Лучше воспользуйтесь этим выходом, – и он показал на дверцу за кроватью. К. сразу согласился и бросился к кровати.
Но, вместо того чтобы открыть эту дверь, художник полез под кровать и оттуда спросил:
– Погодите минутку, не взглянете ли вы на картину, которую я вам мог бы продать?
К. не хотел быть невежливым: все-таки художник принял в нем участие, обещал и дальше помогать ему, а кроме того, К. по забывчивости еще ничего не говорил о вознаграждении за эту помощь, поэтому он не мог отказать художнику и позволил ему достать картину, хотя сам весь дрожал от нетерпения – до того ему хотелось уйти из ателье. Художник вытащил из-под кровати груду холстов без подрамников, настолько запыленных, что, когда художник попытался сдуть пыль с верхнего холста, она долго носилась, и у К. помутилось в глазах и запершило в горле.
– Степной пейзаж, – сказал художник и протянул К. холст. На нем были изображены два хилых деревца, стоящих поодаль друг от друга в темной траве. В глубине сиял многоцветный закат.
– Хорошо, – сказал К., – я ее покупаю. – К. нечаянно высказался так кратко и поэтому обрадовался, когда художник, ничуть не обидевшись поднял с пола вторую картину.
– А эта картина – полная противоположность той, – сказал художник.
Может быть, он и хотел написать что-то другое, но ни малейшей разницы между картинами не было заметно: те же деревья, та же трава, в глубине – тот же закат. Но К. это было безразлично.