Замок
Шрифт:
— Ой, папа, я тебе помешала! — смутилась Майя. — Ты же шел отдыхать.
— Все нормально, я рад, что мы поговорили. Пойдем, Мария. Отдохнуть действительно не помешает.
27
Лагунов лежал на кровати и слушал запись на диктофоне. И думал о том, что может быть все же не зря он сюда приехал и напишет интересный материал. Эти люди какие-то ненормальные или точнее аномальные, их психологию не просто уяснить. Они живут, исходя из каких-то неясных принципов, по крайней мере, до сих пор его жизненный опыт однозначно свидетельствовал
Мазуревичуте: «Ты помнишь, Феликс, как начинались наши расхождения. Мы были в Вильнюсе и смотрели на все эти события. И тебе они не очень нравились».
Каманин: «Мне они нравились, но я очень опасался их последствий, Рута».
Мазуревичуте. «Да, да, я прекрасно помню твою аргументацию, я потом много о ней думала. Ты говорил, что переход от тоталитаризма к демократии быстро невозможен, общество рухнет в новый тоталитаризм, хотя и другого замеса. Нужен промежуточный период, ты его тогда называл: тоталитарно-демократический».
Каманин: «А ты решительно со мной не соглашалась, считала, что переход от тоталитаризма к демократии должен произойти как можно быстрей, а желательно мгновенно. Утром тоталитаризм, а вечером уже демократия.
Мазуревичуте. «Феликс, ты утрируешь, я так не говорила, но ты прав, я считала и считаю до сих пор, что это надо делать очень быстро, пока не угас демократический порыв людей. А он гаснет очень быстро и легко. Ни в чем народ не разочаровывается так скоро, как в демократических переменах».
Каманин: «В этом-то все и дело, Рута. Нельзя сразу перескочить из одного состояния в другое, нужны этапы. Иначе вместо демократии получаем хаос и бардак, а из них прямая дорога к новой деспотии. Я убежден, что при таком сценарии риск скатиться в тоталитаризм меньше».
Лагунов: «Насколько я понимаю, в этот момент у вас был в разгаре роман. И при этом вы так сильно спорили?»
Мазуревичуте. «На самом деле, мы спорили гораздо сильней, чем вам кажется. Эти разговоры шли бесконечно, и днем и ночью. Тогда на карту было поставлено очень много. Мы оба это понимали, но смотрели на ситуацию по-разному».
Каманин: «Я тогда был очень взволнован, ни о чем другом думать не мог. И не хотел. Наши разногласия меня бесили, да и Руту — тоже. На самом деле, вопросов, что вызывали у нас споры, было гораздо больше. В тот момент мы осознали, что мировоззренческие расхождения у нас весьма серьезные».
Мазуревичуте: «Помнишь, как ты вспылил и убежал из квартиры. А я так обиделась, что не стали тебя искать. И на утро ты сел в поезд и уехал в Москву. С тех пор до сегодняшнего дня мы не виделись».
Лагунов: «И вы не переживали разлуку?»
Мазуревичуте. «Могу сказать только за себя — переживала. Места себе не находила. Но восстанавливать отношения не собиралась, я тогда не представляла, как
Каманин: «Как ни странно, в тот момент для меня это было тоже важно. Бывают моменты, когда личное уходит на второй план. Тогда был именно такой период. И я не жалею, я считаю, что мы поступили правильно.
Мазуревичуте. «Вы удивитесь, но я считаю точно так же. Тогда было такое время, когда компромиссы стоили слишком дорого. Но что об этом говорить, было и прошло. Прошлого не изменить».
Лагунов выключил диктофон, хотя записи оставалось еще на минут десять. Черт возьми, до чего же ему нравится эта литовка! Перед глазами тут же возник ее облик: стройная фигура, ухоженные волосы, строгое правильное лицо. Для своего возраста она выглядит идеально. Но даже не это главное, что-то в ней есть такое, что манит к себе, как магнит. У него было немало женщин, самых разных, но ни в одной не исходило такого мощного притяжения. Даже от самых молодых и красивых. А тут далеко не молодая и такое. Вот поди разберись.
Лагунову вдруг невероятно захотелось ее увидеть. Он вышел из номера, обошел весь замок, затем вокруг замка, спустился к озеру, но литовку так и не нашел. Оставался последний вариант — она в номере. Навестить ее в нем? Неудобно, но очень хочется.
Лагунов никогда стеснительностью и скованностью в отношении с женщинами не отличался, скорей наоборот, был наг и настойчив. И это приносило обильные плоды. Но сейчас чувствовал смущение. Ломиться в номер к малознакомой женщине, которая, возможно, отдыхает, не слишком ли большая наглость с его стороны? Но так хочется ее увидеть, поговорить с ней и возможно, кое что еще, если вдруг получится… Хотя он понимает, с этим торопиться явно не следует, она из тех, когда любой неверный шаг поставит крест на всех его намерениях. Если уж идти к ней, то надо постараться себе сдерживать. Хотя он мужчина привлекательный, некоторые даже считали его красивым, но это не тот аргумент в данном случае. Ладно, он постучится в ее номер, а там будет видно.
Но когда Лагунов подошел к двери номера Мазуревичуте, им вдруг овладел самый настоящий мандраж. Пожалуй, лет с восемнадцати, если не раньше, ничего подобного с ним не творилось. «Ну и влип ты, Серега», — мысленно сказал он самому себе.
Ему стоило усилий, чтобы поднять руку и постучаться. Он услышал ее голос с приглашением войти и отворил дверь.
Мазуревичуте с удивлением взглянула на него, она явно не ожидала визита журналиста. Женщина сидела на кровати и что-то смотрела в ноутбуке.
— Желаете еще что-то спросить, господин Лагунов? — поинтересовалась она.
— Да, то есть не совсем, — ответил он.
— Как вас прикажите понимать?
Лагунов решил, что чем ближе к правде он будет говорить, тем легче станет вести разговор.
— Мне захотелось с вами просто поговорить, — сказал он. — Если, конечно, я вам не мешаю.
— Я сейчас не занималась ничем серьезным. О чем же вы хотите говорить?
Лагунов продолжал стоять у двери, и от этого чувствовал себя еще неуютней. Мазуревичуте, кажется, поняла это.