Замполит
Шрифт:
– Вроде жив.
– Мне профессор сказал, что ты идешь на поправку.
– Раз он так сказал..., значит поправлюсь.
– К тебе скоро придут из правительственной следственной комиссии, ты должен дать показания по поводу маршала, ведь ты последний, кто видел его живым.
– Ну и что?
– Видишь ли. Народу и всем странам сообщили, что в результате несчастного случая, потерпел аварию самолет, в котором якобы летел Седелин. Он и ряд генералов погибли?
– Зачем же нужно врать. Он погиб глупо и бездарно... на стартовой
– Этого делать нельзя. Ты должен подтвердить, что маршала на стартовой площадке не было.
Если бы не бинты, растяжки и не гипсы, я бы точно выпрыгнул от неожиданности с кровати.
– Тогда не понимаю..., зачем же ко мне приходит комиссия?... Ведь я пострадал на стартовой... площадке.
– В правительственном сообщении есть несколько строчек, где сказано, что из всего экипажа и пассажиров авиалайнера остался в живых... только ты. Миша, ты жертва авиакатастрофы, понимаешь это? Вместе с маршалом летел в самолете и когда в тумане самолет врезался в гору, ты был в хвосте и поэтому чудом остался в живых.
– Что за чушь?
– Так надо, Миша. Нельзя раскрывать секрет его гибели, иначе все узнают, что у нас были неполадки с космической техникой. Американцы и все наши враги поднимут вой. Пойми, это политика. Весь мир знает, что пока, слава богу, у нас налажена вся система...
– А Комаров, а гибель трех космонавтов... в результате разгерметизации...
– Это трагедии в космосе.
– А теперь этот случай... Помните, пол года назад..., подряд два взрыва, сначала... погибли геодезисты, которых... скрытно пытались отправить в космос... и во втором случае..., когда из-за погодных условий, мы отложили пуск... и стали перекачивать топливо обратно..., опять погиб обслуживающий персонал...
– Тише, чего расшумелся. И у американцев тоже сплошные неполадки. Чего перечислять. Мы все скрываем и они тоже. Пойми, это политика. Весь мир считает, что самое мощное государство то, где космическая техника работает исправно и бесперебойно. Так ты понял, зачем придет комиссия?
– Я не понял только одно..., зачем вплели в эту лож меня?
– Ты поступил в больницу по первому правительственному разряду в результате несчастного случая на стартовой площадке и справка о тебе попала в ЦК, поэтому там решили, раз ты последний раз видел Седелина, значит и в аварии на самолете был вместе с ним.
– Послушайте, там, на стартовой..., я не говорю про тех, кто обслуживал ракету и... погиб вместе со свитой, десятки людей видели маршала... Здесь в больнице все знают..., откуда я прибыл. Достаточно комиссии копнуть и все...
– Миша, ничего копать не будут. А в больнице... все в порядке. Они уже все знают, что ты последний, кто видел маршала Седелина в... самолете.
Мне стало тошно. Главный тоже почувствовал во мне перемену и заторопился.
– Ну, Мишенька, я пойду. Знаешь, так много дел, ты поправляйся быстрей.
Еще не приехала комиссия, как возле меня очутился белый халат посетителя, а под ним выглядывал военный мундир.
– Здравствуйте, Михаил Сергеевич, - слащаво запел голос.
– Здравствуйте, но кто вы, я вас не знаю?
– Я из комитета государственной безопасности. Вот мои документы. Я полковник Мухитдинов.
Перед моими глазами мелькнули красные корочки с фотографией стриженного идиота.
– Я вас слушаю.
– Я хотел бы вас расспросить по поводу аварии самолета...
– Какого самолета?
– На котором вы разбились и где погиб маршал Седелин.
– Я не знаю никакого самолета.
– Не запирайтесь, Михаил Сергеевич, вы там были.
– Идите вы в...
– Нехорошо, ой как нехорошо. А еще доктор наук, без пяти минут членкор и на тебе, запирается.
– Лучше вы бы ушли, полковник, а то мне становиться плохо от одного вашего присутствия.
– Я снисходителен к вам, потому что вы больны и сейчас не понимаете с чем играете?
– Я сейчас не играю, я плохо себя чувствую.
– Ну что же поправляйтесь, - зловеще пропел полковник, - мы же с вами еще встретимся.
Только что сделали вторую операцию. И вот, отлежав два дня в реанимационной палате, меня переводят в старое помещение, к больному, который грохнулся с шестого этажа гостиницы.
– Сосед, как себя чувствуешь?
– мычу я, так как мне очень мешает трубочка с выводным шлангом, приклеенным к моей губе.
– Плохо... Все болит. Загнусь я скоро, - еле-еле выдыхает он.
– Крепись, мужик...
В палату врывается Люся.
– Ой, комиссия приехала, столько генералов. Они сейчас в коридоре, скоро придут сюда...
Появляется толстая главная сестра.
– А ты что здесь делаешь?
– рявкает она на Люсю.
– Марш от сюда. Ну, мальчики, - она обращается к нам, - давайте приведем себя в порядок. Сейчас придут очень важные люди и надо, чтобы вы выглядели прилично.
Толстая сестра подходит к моей койке.
– Давай закрепим попрочней трубочку, вот так...
Прозрачная клейкая лента стягивает мне губы. И тут я понял, что мне заткнули рот. На мое мычание, сестра не реагирует, она у моего соседа.
– Ты все понял, Миша...?
Разве его тоже звать Миша? Тут в палату входят человек десять, среди них профессор. Они окружают койку моего соседа. Передо мной мелькнуло злое лицо полковника Мухитдинова, потом его зад, прикрыл меня от всей группы.
– Вот это пациент и есть, Михаил Сергеевич Сумароков, - раздается голос профессора за задницей полковника.
Но это же моя фамилия, мое имя, отчество. Почему моего соседа назвали так? И почему все окружили его?
– Его состояние удовлетворительное, - продолжает профессор, - но он может отвечать на ваши вопросы.