Замри, умри, воскресни!
Шрифт:
Песок внизу закружило, разметало, развеяло во все стороны. Впервые за десять тысяч лет нарушилась цепочка следов — разлетелась на мельчайшие песчинки. Когда улегся ветер, отпечатков словно и не было.
"Замри-умри!"
(перевод Е. Петровой)
Они влюбились до безумия. Об этом были их слова. Об этом были их мысли. Этим полнилась их жизнь. Если они не любовались друг другом, то обнимались. Если не обнимались —
Короче говоря, между ними вспыхнуло Чувство. С большой буквы. Подчеркнуть. Выделить курсивом. Три восклицательных знака. Фейерверк. Разогнать тучи. Выброс адреналина. Не угомониться до трех ночи. Сон до полудня.
Ее звали Бет. Его — Чарльз.
Фамилий вроде как и не было. Имена, между прочим, тоже звучали редко. День за днем они давали друг другу новые прозвища, подчас такие, которые можно произнести только ночью и только шепотом, когда двоих соединяет особая нежность и бесстыдство наготы.
Что ни ночь — День независимости. Что ни утро — Новый год. Победный матч, ликование хлынувших на поле фанатов. Катание с гор на санках, когда морозная красота проносится мимо, а двое, крепко обнявшись, согревают друг друга своим теплом и кричат от восторга.
А потом...
Что-то случилось.
За завтраком — миновал уже целый год их безумства — Бет вполголоса произнесла:
— Замри-умри.
— Подняв голову, он переспросил:
— Как ты сказала?
— Замри-умри,— повторила она.— Игра такая. Неужели не знаешь?
— Впервые слышу.
— Серьезно? А я давно увлекаюсь.
— В магазине купила?
— Нет, что ты! Сама придумала, ну почти сама — переделала не то из старинной легенды о привидениях, не то из детской страшилки. Хочешь, научу?
— Смотря что за игра.— Он уплетал яичницу с беконом.
— Может, вечерком поиграем, для разнообразия. Да-да.— Она кивнула и тоже вспомнила о еде.— Решено. Прямо сегодня. Вот увидишь, милый, тебе понравится.
— Мне нравится все, что мы делаем,— сказал он.
— Страшная игра, просто жуть,— предупредила она.
— Повтори, как называется?
— «Замри-умри».
— Не припоминаю, хоть убей.
Обоих разобрал смех. Но она смеялась чуточку громче.
Это был долгий, упоительный день; они разрывали цепочку ласковых имен только для того, чтобы подкрепиться, вечером приготовили вкуснейший ужин с тонким вином и немного почитали, а когда до полуночи оставалось совсем немного, он вдруг заглянул ей в глаза и спросил:
— Мы ничего не забыли?
— Ты о чем?
— «Замри-умри».
— Как можно! — рассмеялась она.— Я просто ждала, когда пробьет полночь.
Часы тут же повиновались. Сосчитав до двенадцати, она умиротворенно вздохнула:
— Пора гасить свет. Оставим только маленький ночник. Вот так.— Обежав спальню, она потушила все лампы, а потом взбила ему подушку и заставила лечь точно посредине кровати.— Вот так и лежи. Не двигайся, договорились? Просто... жди. И смотри, что будет. Готов?
— Готов,— добродушно усмехнулся он. В такие минуты она виделась ему десятилетней девчонкой, которая привезла на скаутский пикник отравленное печенье. Но он почему-то не чурался этого ядовитого лакомства.— Давай.
— Начали,— бросила она и куда-то скрылась.
Вернее, растворилась в темноте, как колдунья,— испарилась, растаяла в изножье кровати. Беззвучно сложилась в несколько раз. Голова с копной волос поплыла вниз, следом за прозрачным китайским фонариком туловища, и вскоре на этом месте осталась только пустота.
— Неплохо! — воскликнул он.
— Тсс. Молчок.
— Молчу, молчу.
Тишина. Прошла минута. И ничего.
Он с улыбкой выжидал.
Еще минута. И опять безмолвие. Он не понимал, куда она могла деться.
— Ты на полу, что ли? — вырвалось у него.— Ох, извини. Тсс,— приказал он сам себе.— Молчок.
Прошло пять минут. Вроде бы тьма сгустилась еще сильнее. Приподнявшись на локте, он поправил подушку, и в его улыбке мелькнула легкая досада. Он оглядел спальню. На стене играл отблеск света из ванной комнаты.
В дальнем углу кто-то тихонько скребся, как мышонок. Но и там ничего не было видно.
Еще через минуту он кашлянул.
С порога ванной пополз какой-то шорох.
Он с усмешкой повернулся в ту сторону и выждал. Ничего.
Потом ему померещилось, будто под кроватью кто-то ползает. Но это ощущение быстро ушло. Он сглотнул слюну и прищурился.
В комнате словно зажгли фитиль. От лампы в сто пятьдесят ватг света было еле-еле на пятьдесят.
С пола доносился частый топоток — можно было подумать, там незримо снует гигантский паук. В конце концов после долгой паузы от стены к стене эхом заметался ее шепот:
— Нравится?
— Я уже...
— Молчок,— прошептала она.
И опять исчезла на минуту-другую. У него участился пульс. Глаза обшарили стену справа, стену слева, потолок.
Откуда ни возьмись по изножью кровати пополз белый тарантул. То есть это, конечно, были ее пальцы, изображавшие тарантула. В следующий миг видение исчезло.
— Ну и ну! — содрогнулся он.
— Тсс! — приказал шепот.
Топоток перебежал в ванную. Горевший там свет погас. Тишина. И только от ночника исходило слабое свечение.
Покрываясь испариной, он пытался вспомнить, с чего им пришла в голову такая блажь.
За левый край постели уцепилась костлявая рука: пошарила и тут же испарилась. У него на запястье громко тикали часы.