Замуж по контракту
Шрифт:
Влад подходит ближе, бросая ладонь на столешницу. Дистанция между нашими телами кончается, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть в его глаза. Я вижу, что Бестужев рассматривает мое лицо, черточку за черточкой, словно я могла измениться за одну ночь. Но меня беспокоит другое — его не отпускает, он стоит рядом и продолжает дышать зимней стужей.
Что с ним?
Как чужой. Как совсем-совсем чужой.
— Я собиралась завтракать, — я перевожу разговор на безопасную тему. — Что тут у нас? Тосты, салат Цезарь, что-то непонятное с мидиями… Но пахнет прекрасно.
Я отбрасываю
— Составишь мне компанию?
Я терпеливо жду ответ, но Влад теперь смотрит на мои ладони.
— Влад, — зову и делаю еще одну паузу. — Пожалуйста, только не закрывайся. Я не вытяну, если ты провалишься глубоко в себя и будешь смотреть на меня как на врага.
— Я не смотрю на тебя как на врага.
О, уже какая-то реакция.
— Но тебе неприятно…. Я теперь напоминаю тебе о чем-то плохом?
Его пронзительный взгляд снова находит мое лицо. В это мгновение я как будто теряю равновесие, проваливаюсь в темную пропасть его глаз и даже не пытаюсь закрыться. Кто-то из нас двоих должен довериться и сделать шаг навстречу.
Я подхожу ближе и поправляю воротник его белоснежной рубашки. Специально делаю это неспешно и спокойно. Я прислушиваюсь к дыханию Влада и пытаюсь понять, что он чувствует на самом деле. Может, он сам не знает? Сбился и запутался, и никак не может отпустить вчерашнее. Наша хрупкая связь пошла трещинками, и мне сложнее всего от того, что я уже дорожу ею.
— Хочешь разорвать договор со мной? — задаю следующий вопрос, который, как мне кажется, висит в воздухе.
Чувство, словно невидимая струна натягивается между нами и грозится лопнуть с оглушительным треском. Я начинаю нервничать из-за его молчания и не решаюсь зайти дальше. Хотя больше всего мне хочется обнять его. Стянуть ладонями его сильное массивное тело, успокоить и дать хотя бы крупицу тепла.
Это делает он.
Грубоватым рывком и совершенно неожиданно.
Влад притягивает меня к себе, запирая в жадных объятиях. Я шумно выдыхаю и зарываюсь лицом в его рубашку, все слова вылетают из головы и я могу лишь дышать им. Больше ничего не остается, только вдох и выдох, и крепкий аромат мужского тела, который кажется мне густым и чарующим. Он заполняет меня и обостряет чувствительность до острого предела. Я иначе чувствую нашу близость всего пару секунд спустя — уже не тепло, а жар, уже не легкие импульсы, а настоящие удары желания. Я сама тянусь к нему как в бреду и целую над воротником. Только что я поправляла его и заботливо приглаживала, а теперь как бы не порвать…
— Ты перенервничала, малышка, — говорит Влад, перенося губы на мой висок. — Ты слишком нежная для всего этого дерьма.
Он отрывает меня от пола и куда-то несет. Я не оглядываюсь, доверяя ему. Вскоре я оказываюсь в мягком кресле, которое стоит у столика у окна. В столовой задуманы целых три зоны для обедов — есть и барная стойка, и большой овальный стол для гостей, и уютное местечко у окна.
Влад остается стоять рядом. Ему как будто физически легче от моей близости. Тогда я обхватываю его запястье и тяну к себе, кресло широкое и в нем можно поместиться вдвоем. Влад поддается и всего мгновение сидит ровно, следом он откидывается на спинку и, наконец, позволяет себе расслабиться.
— Что-то прояснилось с рестораном? — спрашиваю, оборачиваясь к нему. — Я вчера видела, как официанта…
— Это он, — Влад кивает. — Он кинул таблетку в твой стакан.
— Он признался?
— Да, но он не может сказать, кто заказчик. Ему предложили большие деньги и через курьера передали пакетик с синтетикой. Этих людей он не знает, общался только через чат, тот уже заблокирован. Стенс пробует откопать хоть какую-то ниточку, но дело глухое. Не идиоты делали.
— У тебя слишком много врагов.
— Я ставлю на то, что это мой отец.
Влад усмехается. Он прикрывает ладонью глаза и трет переносицу.
— Всё так плохо? — я качаю головой, я до сих пор не в силах принять их семейную вражду. — Почему он не оставит тебя в покое?
— Ты видела фотографии моей мамы? — Влад тянется к сотовому, но я накрываю его запястье ладонью.
— Да, я нашла одну фотографию. Я гуглила тебя, Влад, мне было неспокойно и хотелось хоть что-то узнать о тебе.
— Значит, ты знаешь, как она выглядела. На кого я похож?
— На нее. Вы одно лицо, если честно.
— Вот и ответ, Лена. Я напоминаю Адаму ее, он ломал ее всю жизнь, а когда сломал, переключился на меня. У этого нет объяснения, он больной, ему доставляет удовольствие играть людьми как фигурками на шахматной доске. И больше всех достаётся тем, кто рядом с ним.
Влад переводит дыхание. Ему тяжело говорить о прошлом, не уверена, что он вёл такой разговор хоть с кем-то. Но держать все эмоции внутри не может даже самый закрытый и сильный человек. Всем нужна отдушина, а я умею слушать. Мне действительно хочется узнать о нем больше, чтобы нас связывал не бездушный договор, который составили юристы за большие деньги, а что-то живое.
Человеческое.
— Мама хотела уйти от него, но не решилась из-за меня. Она боялась, что он выкинет ее из моей жизни и не позволит видеться.
— Боже, Влад…
— Но в каком-то смысле она сама выкинула себя из моей жизни. Она не выдержала и ушла в другую реальность. С подросткового возраста я чаще видел ее под дозой, чем трезвой. Она разрушала себя и уже не могла остановиться. Она иногда приходила в себя и просила у меня прощение, рыдала, обнимала и обещала больше никогда…
По низкому голосу Влада проходит дрожь. Он быстро справляется с ней, но замолкает на полминуты. Я не подгоняю его. Я опускаю голову на его плечо и жду, когда он сможет продолжить. Ему нужно выговориться, выплеснуть хотя бы частицу из того, что ему пришлось пережить. Я понимаю, что он сглаживает углы и за его коротким «она разрушала себя» стоят страшные истории из жизни.
Анастасия была права, когда сказала, что можно только представить, чего он насмотрелся пока рос. Безумный отец-тиран, который знает, что такое вседозволенность, и потерявшая себя мать.
— Никогда длилось максимум три дня.
Влад зло усмехается и хочет сорваться в нехороший смех. Я провожу пальцами по его губам, чтобы успокоить.
— Ты ни в чем не виноват, — произношу. — Ты был ребёнком, ты не мог ей помочь.
Глава 20