Замуж с осложнениями. Трилогия
Шрифт:
Эх, капитан, говорил бы уж начистоту, «у меня». Интересно, скоро ли дозреешь до признания?
Правда, тут мне приходит в голову неприглядная мысль: с его-то самооценкой и отношением ко мне, может, и никогда. Вот черт. С другой стороны, ну признался бы он сейчас и что бы я стала делать? Предложила повстречаться полгодика, пока определюсь со своими чувствами? Нет, он, конечно, чудовищно милый и предупредительный, но все-таки мужик, который стесняется меня лишний раз потрогать, довольно неудобен в эксплуатации. Да и на вид он действительно страшен. Нет, лишать социальных привилегий за внешность — нонсенс и просто
А как он на меня смотрит! Боже, чтоб на меня Кирилл хоть раз так посмотрел. И вот ведь странно — обычно, когда ненужный ухажер настолько открыто проявляет заинтересованность, хочется держаться от него подальше, да и вообще как-то не по себе становится. А я только смущаюсь. Может, мне просто мужика надо… Два года уже вдовею, однако. Подумать только, какая верная оказалась.
Однако я и правда смущаюсь и опускаю глаза в поисках какого-нибудь отвлекающего маневра.
— Надеюсь, я не нарушила каких-нибудь норм поведения этим подарком?
Азамат тоже кидает взгляд на мое произведение.
— Нет. Хотя последний раз мне что-то самошитое дарила мать, и то еще до травмы, — произносит он задумчиво и вдруг одергивает себя: — Надеюсь, это не звучит как жалоба.
— Да нет, — пожимаю плечами. — У меня у самой тоже только от мамы самодельные вещи, — говорю задумчиво, и тут до меня начинает потихоньку доходить, какая это степень близости. Ох ты ж елы-палы! Надеюсь, капитан не очень быстро привыкает к хорошему обращению, а то как бы не возомнил чего-нибудь. Впрочем, чтобы успокоиться, мне хватило одного взгляда на то, как он осторожно тыльной стороной пальцев разглаживает складочку на моем подарке. Не возомнит. Я ему пару вагонов барахла успею сшить прежде, чем он начнет видеть за этим нечто большее.
Я с Азаматом все время как на канате: в одну сторону шагну — обижу, в другую — слишком обнадежу. А может, это просто мнительность и на самом деле он гораздо легче переносит мои шатания? Он ведь понимает, когда я слишком нарочито его подбадриваю.
Мое само— и Азаматокопание прерывает Тирбиш, зовущий к ужину.
Солнечное утро на фотографии в иллюминаторе настраивает на невероятно позитивный лад и совершенно не предвещает никаких ужасов. Можно было бы и догадаться, что как раз сегодня случится нечто из ряда на фиг выходящее. Оно, конечно, каждый день, что я здесь, случается: то придушили, то домой не пустили, то отравили, то работать пришлось неурочно, а вчера так вообще поступила на работу на пиратский корабль, да еще и выяснилось, что капитан в меня влюблен. Что-то у меня веселая жизнь становится. Прямо хоть утром не вставай.
Однако расположение духа у меня прекрасное, хотя я и вскочила в невероятную по своим меркам рань — восемь утра! Дома раньше десяти под страхом смерти ни за что не встаю. Зато я уже оделась и почистила зубы, когда в дверь застучали. Высовываю нос — там один из младших членов экипажа, тот, что с крашеными красными перьями в волосах.
— Общий сбор в холле, — говорит он мне и двигает дальше по коридору.
Ага, видимо, обо мне объявляют. Можно было бы и до после завтрака подождать, а то в животе урчит, ну да ладно, потерплю. Я теперь тоже в команде, надо соблюдать правила. Топаю в холл.
Первое, что я там обнаруживаю, — это тихо переругивающиеся Азамат и Алтонгирел. Лейтмотив моей жизни, блин! На всякий случай напрягаю уши — вдруг еще что-нибудь новое про себя узнаю.
Азамат сидит за буком и что-то ожесточенно печатает, огрызаясь через плечо:
— Я не собираюсь в этом участвовать!
— А тебя никто и не спрашивает, — самодовольно парирует духовник.
— Это противоестественно. — Капитан даже отрывается от экрана, чтобы выговорить свое возражение, которое на муданжском еще более непроизносимо. — У меня на корабле твоя идиотская традиция никогда не поддерживалась!
— Можно подумать, ты из-за традиции злишься, — усмехается Алтонгирел.
— Я злюсь, потому что ты опять портишь мне жизнь, и не скрываю этого.
— Я просто хочу тебе доказать, что она…
— Доказывай!
Азамат хлопает крышкой бука и порывается встать. Кроме этих двоих в холле еще только два человека, и они мне не очень знакомы, так что я кидаюсь капитану наперерез.
— Доброе утро! — говорю солнечно. — Надеюсь, ты меня не бросишь ему на съедение? — киваю на Алтонгирела, который мрачнеет с каждым моим словом.
Азамат усмехается и садится обратно.
— Доброе утро, Лиза. Если вы просите, то я останусь. — Он кидает многозначительный взгляд на духовника.
Тот демонстративно отходит в сторону.
— А… по какому поводу сбор? — спрашиваю осторожно. Что-то уже одолевают сомнения, что это насчет меня.
— Сейчас Алтонгирел объяснит, — мрачно говорит Азамат. — Я только хотел бы, чтобы вы понимали, что я категорически против его затеи, но ничего не могу сделать: это дела духовные и тут он главный.
Мне становится немного нехорошо. Надеюсь, Алтонгирел не собирается меня пытать, чтобы выведать истинные намерения… или что-нибудь в таком духе. Может, он обойдется каким-нибудь гаданием…
Народ довольно быстро стекается, и вот уже все в сборе, кроме Эцагана и Гонда, которые по-прежнему заперты. Рассаживаются все по диванам и креслам. Азамат снова открывает свой бук и возобновляет ожесточенную дробь по клавишам, всем своим видом показывая, что его тут нет. Я присаживаюсь на краешек кресла рядом и жду экзекуции.
Алтонгирел выходит на середину комнаты и откашливается.
— Вчера вечером, — начинает он по-муданжски, — вот эта девушка вступила в должность целителя на нашем корабле. Как все мы знаем, незамужняя женщина на борту — это дурная примета и к тому же источник постоянных неприятностей.
Я изо всех сил сохраняю бессмысленное выражение лица.
— Поэтому, — продолжает этот приятный человек, — полагаю, что нам совершенно необходимо вспомнить одну забытую традицию, возникшую еще в те времена, когда наши корабли умели только плавать, а не летать.