Замуж за криминального авторитета
Шрифт:
Я и сама это чувствую. Голова кружится, движения даются с трудом, а о том, чтобы встать с кушетки не идёт и речи – я просто не смогу.
Словно в подтверждение слов, доктор берёт тонометр и вновь мерит давление.
– Шестьдесят на тридцать! Пульс слабый! – он негодует и не может понять, почему я всё ещё думаю. Я должна добровольно написать согласие на чистку. Должна, но не могу.
Поворачиваю голову в сторону мужа, пытаясь найти в нём поддержку. Его глаза потемнели, он явно недоволен моим слабым состоянием.
– Ты обещал,
Юсупов встает надо мной, убирает назад мои непослушные взъерошенные волосы. Мне плевать как я выгляжу перед ним и что совсем некрасивая после суток, проведенных в подвале… Эти уроды довели меня до выкидыша и сейчас я ни капли не жалею, что их расстреляли. Надеюсь, что и Цуканова лишили жизни особенно изощренным методом, потому что, если бы не он, я спокойно носила в животе нашего с Давидом ребёнка.
– Есть вещи, которые не продаются и не покупаются, - голос Юсупова звучит твёрдо.
– Здесь лучшие врачи в городе, они знают, что делают, Катя.
Он уже принял для себя решение, осталось дело за мной.
– Ты не можешь понять меня, - произношу, сцепив зубы. – Ты же не хотел этого ребёнка…
Я знаю, что бью по больному. Знаю, что муж смирился с тем, что станет отцом, потому что его подарок – подвеска с бриллиантами, был тому подтверждением. Увидев холодную сталь в его глазах, осторожно подношу руку к шее и касаюсь кончиками пальцев подвески. Острые края слегка щекочут, напоминают мне о том счастливом времени, когда семейная жизнь била ключом, полная ложных планов и надежд.
– Я буду рядом, - ничего не отвечает на мои претензии Давид. – Ничего не бойся, хорошо?
Меня увозят в операционную, и я остаюсь без него. Тут же сожалею о своих словах, сказанных сгоряча, но уже поздно…
Анестезиолог задает дурацкие вопросы о том, когда я в последний раз ела, когда были месячные и есть ли у меня аллергия на медпрепараты? Я хочу, чтобы он от меня отстал, поэтому на всё отвечаю отрицательно. Резко дергаю руку, когда наркоз попадает в вену, кричу, чтобы оставили меня в покое и не трогали моего ребёнка, потому что он всё ещё живой и я точно слышу, как он во мне дышит…
Меня гладят по волосам и лицу: жалеют, сочувствуют. Я вижу это по взволнованным взглядам медсестры и врача и мне становится стыдно за своё поведение. А затем наступает чернота и я наконец засыпаю в слезах и утихшей истерике.
– Катя, просыпайся! Ты слышишь меня? – голос анестезиолога звучит будто в вакууме.
Приоткрываю веки и вновь закрываю. Невыносимо хочется спать. Долго, крепко, беспробудно, чтобы никогда не открывать глаза и не чувствовать себя настолько пустой. Из меня словно вычистили всё живое... Есть я – внешняя оболочка Кати, а внутри меня ничего…
Нет малыша, которого я успела полюбить. Нет и не будет счастливой семьи Юсуповых. И меня с Давидом в роли отца и матери для черноволосого озорного мальчишки с карими глазами
– Сколько тебе лет, Катя? Помнишь?
– Двадцать два, - отвечаю равнодушно, чувствуя, как заплетается язык.
От наркоза я ещё не отошла, поэтому в полной мере не осознала настоящую картину того, что со мной случилось. Так даже лучше.
Меня осторожно перекладывают на каталку и везут в индивидуальную палату, которую оплатил Давид.
Он уже ждёт меня внутри. Сидит на кожаном диванчике опустив голову в пол и положив правую руку на подлокотник. Выглядит как обычно невозмутимым, но стоит мне встретиться с его взглядом, как внутри меня всё переворачивается вверх дном, хотя казалось пока утихло. Вспоминаю, что во время наркоза я видела во сне нашего нерожденного сына и у него были точно такие же глаза, как и у Давида. Неужели, при взгляде на мужа мне теперь всегда будет так остро и больно?
Отварачиваюсь, с помощью персонала перебираюсь на удобную больничную кровать.
Доктор коротко рассказывает мужу, как прошла операция и сообщает о том, что к вечеру я могу быть свободна, если послеоперационный период пройдет без осложнений и указания врачей будут выполняться в обязательном порядке.
Давид выслушивает, выпроваживает доктора из кабинета и прикрывает за ним дверь.
Когда мы остаемся вдвоем, тишина, которая стоит между нами, сильно давит на уши, словно барабанные перепонки вот-вот лопнут.
– Посмотри на меня, - требует твёрдым голосом.
Поворачиваюсь к Давиду, чувствуя, как жалят его карие глаза. Он хочет спросить, нормально ли я себя чувствую... Вижу, как приоткрываются его губы, поэтому спешно опережаю мужа:
– Расскажи, как ты нашел меня и где сейчас Цуканов?
Давид на секунду вскидывает брови от удивления. Наверное, это не то, о чем должна говорить женщина, лишившись ребёнка, но сейчас мне так проще, пока не отошёл наркоз и большинство болезненных рецепторов заморожены.
К счастью, Давид это понимает. Вновь садится на диван, откидывается на кожаную обивку и, широко расставив ноги, смотрит в окно.
Возможно, смотреть на меня ему так же больно.
Девочки, следующая прода - 24 июля. Буду в дороге. Спасибо за понимание!
Глава 44.
***
Прочла в медицинской статье, что одним из психологических симптомов после аборта по показаниям является необходимость компенсировать потерю ребенка, родив следующего, или наоборот, страх перед новой беременностью.
Я относила себя к первому типу. Как только меня выписали домой, не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы заполнить пустоту внутри себя новой жизнью. Знала, что рано, невовремя, неправильно, но ничего поделать с собой не могла. Ощущала себя ущербной, пустой, несостоявшейся. Я даже имя придумала нашему с Давидом ребёнку…