Замужем за неизвестным
Шрифт:
И Люка убивала мысль, что именно он был причиной ее слез. У него внезапно так запершило в горле, что он попытался глотнуть шампанского из бокала, который забрал у нее. Но его рука замерла, как только он поднес бокал к лицу. Его остановил едва уловимый знакомый запах. Нахмурившись, Люк принюхался. Аромат был слабым, но различимым.
Это был запах горького миндаля.
Цианид.
Кровь застыла у него в жилах. Через открытые двери он посмотрел в зал. Вечеринка была в разгаре. Со своего места мужчина видел, по крайней мере, трех официантов, разносящих напитки и закуски. Любой из них мог дать Эбби этот бокал.
Но, может быть, это была случайность. Может, этот бокал предназначался не ей?
Он посмотрел на Эбби. Осенняя луна окутала ее серебристой дымкой, и даже сейчас, со слезами в глазах и искривленным ртом, она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел.
И если бы он не приехал на этот бал, она была бы уже мертва.
Цианид — не самый приятный способ умереть, но, безусловно, самый быстрый. Внутри у Люка все похолодело. Кто-то в этом зале чуть не убил его жену. Единственного человека в целом мире, который для него что-то значит.
— Пойдем, — сказал он резко.
— Что? — ошарашенная его резким тоном, она даже перестала плакать. — Куда?
— Домой.
— Я никуда с тобой не пойду.
— Пойдешь. — Аккуратно держа бокал с шампанским, другой рукой он крепко обнял ее и полуповел, полуповолок из патио вниз по лестнице, к стоянке машин.
— Люк, отпусти меня.
Если хоть капля его крови еще не застыла от ужаса, этот тон ее бы заморозил. Но он срочно должен увести Эбби подальше отсюда, нравится ей это или нет. Даже если ему придется заставить ее силой. Он не собирается торчать тут, пока кто-нибудь ее не застрелит.
Люк остановился, твердо посмотрел в ее горящие от бешенства глаза и сказал:
— Эбби, мы поговорим дома. А теперь ты пойдешь сама или я тебя понесу. Выбирай.
Она остановилась, ошеломленная.
— Какой же ты ублюдок, Люк.
— Мне это уже говорили.
— Но не я, — сказала она потухшим голосом. — Ты за это заплатишь.
— Хорошо. А сейчас идем.
Больше они не разговаривали. Он крепко держал ее за локоть и почти волок за собой. Но в то же время бдительно следил, чтобы ни одна капля из бокала не пролилась, чтобы ни один из возможных отпечатков пальцев не стерся.
Он должен был найти выход.
Он должен был найти способ не только убедить жену, что любит ее, но удержать ее рядом, пока снова не сможет завоевать ее доверие.
Всю дорогу до дома они молчали. Люк вел машину одной рукой, другой по-прежнему держа бокал. Она была благодарна ему за это молчание. В конце концов, что тут было говорить? К тому же в голове у нее все перепуталось, горло болело после долгого крика. Сердце болело еще сильнее.
Они подъехали к дому. Прежде она его любила.
К их дому вела небольшая аллея. Даже в лунном свете цветущие хризантемы ярко выделялись на фоне серого кирпича. Французские окна выходили на лужайку. За одним из них горела лампа, и ее мягкий свет золотыми полосами проливался на траву.
Купив этот дом, они с Люком отметили каждую комнату своей любовью. Они любили друг друга на полу в гостиной, в столовой, на кухонном столе. Даже по лестнице Эбби не могла пройти, не вспомнив с болезненной ясностью, как она лежала на ступенях обнаженная, а Люк нежно раздвигал ей колени.
Теперь, проходя по дому, она все время чувствовала, какой он пустой. В нем не было слышно детских голосов. Люк хотел подождать с детьми, а она уступала ему, утешая себя тем, что в один прекрасный день у них будет настоящая семья, такая, о какой они мечтали тогда в Париже.
Люк заглушил мотор, повернулся к жене и посмотрел ей в глаза:
— Мы должны поговорить.
— Интересно, сколько браков распалось под эту фразу? — еле выговорила она.
— Эбби, я не хочу, чтобы наш брак распался.
Она взглянула на него и ясно увидела в его глазах боль и раскаяние. Но было слишком поздно.
— Слишком поздно, Люк, — сказала Эбби и вышла из машины, не дожидаясь, пока он откроет ей дверцу.
Она направилась к дому, когда заметила, что Люк все еще сидит в машине, держа в одной руке бокал с шампанским.
— Зачем тебе это?
— Скажу дома.
Она заглянула в его мрачное лицо и поняла, что спорить с ним сейчас бесполезно. По правде говоря, у нее уже не было сил спорить. Она чувствовала себя бесконечно усталой. Вымотанной. Все, чего ей сейчас хотелось, — добраться до постели и попытаться уснуть.
Почему-то лампа, оставленная гореть в передней, заставила ее застонать от боли. Она дожидалась их возвращения домой. Но они последний раз входят сюда вместе.
Она отперла дверь и вошла в дом. Ее каблуки цокали по паркету, отсчитывая последние секунды их совместной жизни, которая казалась такой счастливой.
— Пойдем в гостиную, — велел Люк, и Эбби последовала за ним через холл.
Они вошли в гостиную. Стены с намеренно открытой кладкой серого кирпича выглядели бы мрачно, но их расцвечивали и оживляли солнечные пейзажи. Мебель была обтянута шелком цвета топленых сливок, по диванам и креслам уютно раскиданы подушки ярких тонов. На большом камине стояла ваза с целой охапкой огромных хризантем.
Она наблюдала, как Люк поставил бокал на каминную полку, подошел к окнам и плотно задернул гардины.
Пожалуй, так лучше, подумала Эбби. Незачем устраивать спектакль для соседей.
Она улыбнулась этой мысли. Дома в Иствике были настолько большие и стояли так обособленно, что она могла орать во все горло — и никто бы ее не услышал. Они могли бы танцевать голыми перед окнами — никто бы не увидел их. Она знала это точно, потому что когда-то они с Люком такое уже проделали.
Как же это было давно.