Заначка Пандоры
Шрифт:
Он неоднократно ввинчивался в глобальные перепалки с коллегами — с тем же Сноу или со стариной Пендельсоном, — но впервые столкнулся с человеком, для которого проблема противостояния грубой силе была не предметом отвлеченного академического диспута, а ежедневной пугающей реальностью.
— В Латвии на дорогах столь опасно?
— В Латвии сейчас стало нормально, а пока я жил в России — это был полный капец. Вот введут у них страховку, возможно полегчает, но никто в это не верит.
— У вас нет страхования?
— Что толку в страховании, когда никто не верит страховым фирмам? Ой, гляди! — перебил он сам себя. — Они свернули. Там где-то
— Скажи мне… — Ковальский искал формулировку помягче. — Боб, ты постоянно ощущаешь несправедливое давление?
— Разве вы живете иначе? Хиппи-то появились отнюдь не в России!
— Я не о том. На дороге нарушены твои гражданские права. Ты пытаешься заявить о помощи в полицию, но они тебя игнорируют. Дальше ты вправе обратиться в суд.
— Бесполезно…
— Допустим, это так. Я согласен, в Америке также можно попасть в похожую ситуацию. Какое ты видишь решение?
— Никакого. Когда-нибудь, лет через триста, может, придут к власти люди, которые всё изменят…
— Значит, весь корень зла во власти. Чем так сильна несправедливая власть, Роберт? Бандиты на дорогах вооружены, полиция — тоже, их много, они сильнее физически, правильно? А если предположить, что эти факторы не имеют никакого значения, как бы ты тогда поступал?
— То есть?
— Смотрел фильм про Бэтмена? Герою не страшны кулаки и решетки, его не берут пули… Всё, чего ты опасаешься, когда говоришь о незаконных притеснениях, — это те или иные физические воздействия. И вот я рисую умозрительную ситуацию. Никто не может тебя ударить, причинить вред оружием, посадить за решетку. Никто не может тебя обмануть, ты заранее угадываешь дурные мысли. Еще до того, как наняться в компанию или заключить сделку, ты имеешь полное представление о намерениях работодателя или будущего партнера. Тебе не могут угрожать поджогом, порчей имущества, потому что ты точно так же способен разрушить или поджечь дом обидчика. Все на равных, нет ни сильных, ни слабых.
— Так тоже нельзя, — нахмурился Кон. — Это получится полная анархия. Государство всё-таки должно как-то следить…
— Ха! Так прими решение, чего ты всё-таки хочешь? Примата власти или справедливости?
— А ты бы как ответил?
— Роберт, вся фауна планеты прекрасно обходится без государственного аппарата. Ни один самец не домогается большей власти, чем необходимо для размножения и поддержания популяции. И существующее равновесие достигнуто задолго до того, как человек поднялся на задние лапы; скорее рухнет цивилизация, чем испортится этот механизм.
— Ты всё здорово излагаешь, но людей назад, в пещеры, не загонишь.
— И не надо в пещеры. Достаточно вернуть людям равноправие, присущее животному миру. Чтоб никто тебя не грабил на дороге. Чтобы люди научились понимать друг друга, невзирая на языковые стены. Как раз этим я и пытаюсь заниматься…
Ковальский опустил стекло. Скорость он держал максимально возможную, и если бы полиции вздумалось направиться по следу, составил бы компанию Бобу в каталажке. Асфальт ухудшался с каждой минутой; они проскочили два или три поворота с названиями захолустных городков; дорога снова начала ощутимо взбираться в гору. Кроны деревьев почти смыкались над головой, и глаза начинали болеть от мельтешения света в листве. Юджин забыл в Берлине очки и вынужден был постоянно щуриться. Он покосился на соседа, раздумывая, как начать самый важный разговор. За сутки он стал предателем дважды (а Роберт, скорее всего, даже не догадывался об этом): сперва согласился сотрудничать с русскими коммандос, а затем и их бросил на произвол судьбы. Оправданием служила конечная цель. Если он себя не обманывает насчет конечных целей.
А Роберт искал жену. Или бывшую жену, неважно. Он искал женщину, которую считал своей. Юджин думал, представляет ли напарник, насколько разные у них двоих задачи, и как Боб себя поведет, если они настигнут контрольную группу.
— Роберт, я должен тебе кое-что рассказать.
— Насчет этого, как его, Лиса? Проехали, я не обижаюсь…
— Помолчи и выслушай! — Ковальский включил ближний свет. Внезапно начало стремительно темнеть, и он даже задрал глаза к солнцу: не затмение ли? Первый же влажный порыв ветра ударил с такой силой, что машина вильнула. — Насчет твоей супруги. Я должен был поделиться с тобой еще в Берлине… Помнишь, я рассказывал о животных-перципиентах? Примерно год назад произошел один случай, о котором знали кроме меня лишь два человека. Я не имею права тебе всё подробно раскрывать, постарайся поверить на слово. Дело в том, что животные разделены на небольшие группы, каждая из которых помещается в строго определенные, отличные от других, условия. Кормят их одинаково, но каждая такая группа испытывает специфические воздействия на мозг и нервную систему в целом.
— Вы пичкали их дурью?
— Нет, ни в коем случае… — не мог же он открыть этому рокеру, что находится внутри датчиков Сноу! — Просто поверь, мне нет смысла тебя обманывать. Это не дурь, как ты выразился, а ступенчатая программа стимуляции интеллекта. Так вот, мы сумели запустить очень грубый прибор, повторяющий воздействия на рецепторов природной аномалии, к которой мы сейчас едем, — Юджин подождал, пока эффект от сказанных слов дойдет до сознания Кона.
— Елы-палы… Ты хочешь сказать… А каким боком тут Инка?
— Погоди, всё по порядку! — Юджин запустил стеклоочистители. Левый скреб впустую, а правый совсем не работал. Несколько огромных капель с гулким звуком шмякнулись в лобовое стекло. — Так вот, прибор работает со значительной погрешностью. Мой шеф сравнивает наши попытки с попытками дилетантов на слух повторить звучание джазового оркестра. Основа сходная, но мелодия всякий раз звучит иначе, и мы никак не можем ухватить суть. Мы построили схему, кое-как воспроизводящую мелодию, но когда ее включили, из двух десятков рецепторов на планете отреагировали лишь трое, и то крайне вяло. Не переживай, твоя супруга не в их числе. Тогда мы поняли, что у рецепторов в мозгу существует идеальный камертон, отличающий фальшь от верного звучания. Мы вернулись к крысам и обезьянам.
— Вы занимались зомбированием…
— Боб, зомбированием занимались ваши коммунисты. А мы пытались понять, что отличает два десятка людей от прочего населения земного шара.
— Зачем? Кому всё это могло пригодиться?
— Дьявол, наверное, из меня плохой оратор. Последнюю сотню лет люди бьются, чтобы раскрыть тайну внеречевой коммуникации, но не продвинулись дальше отгадывания пары игральных карт сквозь свинцовую трубку или передачи простейших фраз. И даже в самых успешных сериях верные ответы так называемых экстрасенсов приближались максимум к тридцати процентам. При этом речь шла о передаче чисто конкретных понятий — свет, тепло, круг, квадрат… Но то, что у гомо сапиенса называется неким волшебством, аномалией, в полной мере присуще прочим теплокровным.