Занавес
Шрифт:
– Вот я, господин артист, не люблю делать кого-то несчастным и наживать себе врагов, а вы, надо отдать вам должное, делаете это великолепно. На мой взгляд, только что вы совершили ошибку. Огромную, трагическую даже, ошибку, - сказал М.
– И, как это ни прискорбно, очень скоро вы в этом убедитесь. Лично. Малой кровью уже не обойтись.
Сказав это, М пригубил из своего бокала алой жидкости и быстро облизнулся.
Все это время в зеркале был виден лишь сам М и кресло, в котором он располагался. Но тут тусклое серебряное свечение вокруг ангела качнулось и слегка раздалось в стороны, словно занавес, благодаря чему стал виден кусок окружающего его интерьера. В основном
– Игра перешла в эндшпиль, - сказал гроссмейстер.
– Мат неизбежен. Вы проиграли, мой дорогой Андрей Владимирович.
– Да подожди ты, не причитай, - сказал Гранин раздраженно.
– Не спеши хоронить, может, все еще и наладится.
– Но вы либо за белых, либо за черных, - сказал М.
– Другого, поверьте, не дано.
– Какая, в сущности, разница?
– пожал плечами Гранин.
– Шахматы не жизнь, а жизнь не шахматы. Она сложней. Сегодня ты играешь белыми, а завтра черными. Как жребий ляжет.
– Жребий - это судьба, - возразил М, - и ее желательно предугадывать. Жизнь так устроена, что в ней всегда кто-то играет против вас. Даже если вы не в курсе этого. Вы говорите: судьба, и вы ошибаетесь. Сегодня вы не угадали, мой друг, и противная сторона уже сделала свой ход. Боюсь, вам уже не избежать проигрыша.
– Это все такое, - помахал рукой Гранин.
– Это от лукавого. Теория за жизнь. Поборемся еще, поупираемся...
– Ну, ну...
– промолвил М скептически.
Гранин пожал плечами, взял пульт и выключил ставший раздражать своим мельканием телевизор. В комнате сразу стало темно, потому что, как оказалось, уже давно наступил вечер. В сумраке серебряным прямоугольником светилось зеркало, освещая предметы, явные и кажущиеся, настоящим лунным светом. Он бросил пульт на журнальный столик и тяжело встал с кресла. Заметив на полу телефон, он поднял его и сунул в карман. Потом подошел к окну и, отведя рукой в сторону штору, долго смотрел на улицу.
Где-то за домом, в ясном небе, невидимая, висела Луна. Город внизу, перед ним лежал в ее свете притихший, но живой. Город дышал в сумраке, ворочался, двигался. Не спал - жил. А за спиной, в комнате, казалось Гранину, все промерзло. Он почувствовал озноб на спине, передернул плечами. Отпустил штору и, потянувшись, по памяти включил бра. Повернувшись лицом к комнате, он вдруг вздрогнул от неожиданности, увидев во втором кресле у журнального столика, противоположном тому, в котором сидел сам, темную фигуру. Испугался - не испугался, но сердце екнуло и заколотилось. Мужчину в кресле он почти сразу узнал, тем более, что тот совсем и не прятал лица, но сердце и после этого не перестало бить в набат: бум-бум.
– Здорово!
– своим развязным, узнаваемым голосом приветствовал его гость, тоже артист, тоже Гранин, но только Алексей. Однофамилец. Андрею Владимировичу он почему-то никогда не нравился, не его, как говорится, был персонаж. Они были знакомы, весьма, впрочем, поверхностно, и по работе никогда не пересекались. Пока не пересекались. Хотя, все к тому неизбежно шло. Дело было в той роли в новом спектакле режиссера Козака, о которой говорил М, и на которую, как оказалось, претендовали они оба. И хоть режиссер считался его другом, он, как выяснилось, сомневался, кого из Граниных предпочесть. Не сомневался только каждый из них, считая, что роль должен играть он. И вот теперь Алексей Гранин находился перед ним, собственной персоной. "Как он здесь оказался?" - пронеслось в голове.
– Чем обязан?
– спросил Андрей Владимирович.
Было ясно, что, скорей всего, это проделки М, и спрашивать, поэтому, бесполезно. Он скосил глаза на зеркало, но оно отразило лишь этот его тревожный, сыскоса, взгляд.
– Да ладно тебе, - сказал Алексей, - кончай церемонии разводить. Мы же коллеги, как-никак. Да и я, видишь, не с пустыми руками приперся.
И он жестом указал на появившуюся на столе батарею бутылок.
– Не многовато ли будет?
– поинтересовался Андрей.
– Я водку вообще не пью, у меня на нее аллергия. Я, как видишь, сухое потребляю, чисто в медицинских целях. А ты тут, собственно, каким чудом?
– Да вот, шел мимо, дай, думаю, зайду... К товарищу. Тем более, что дверь открыта.
– Шел мимо, говоришь? И дверь открыта? Ну, и шел бы себе мимо дальше. Я гостей не жду, и вообще, мало кого в эту дверь впускаю.
– Что ты все ершишься?
– спросил, впрочем, без видимой обиды Алексей. Его долговязая фигура, втиснутая в объем кресла, была похожа на складной метр. Кресло было достаточно низким, поэтому колени гостя задирались едва ли не выше головы. Почувствовав неудобство, он вытянул ноги вперед, на самый центр комнаты, и положил одну на другую.
– Я по делу, - сказал, словно предъявил пароль, и на его большегубом лошадином лице появилось выражение значительности.
– Какие у нас с тобой дела?
– поинтересовался хозяин.
– Я что-то не припоминаю.
– Сейчас все расскажу, - сказал Алексей.
– Но давай для начала накатим. Попробуем преодолеть естественное напряжение. Во что тут можно налить?
– Ладно, подожди.
Андрей сходил на кухню и принес еще одну чашку.
– Вот, держи, - сказал, подавая ее гостю.
– Сегодня пьем из фарфора. Но закуски нет, так что ты того, поосторожней, не свались с ног.
Какая-то еда в холодильнике, конечно, была, но ему совсем не хотелось сейчас возиться, накрывать стол, а хотелось как можно скорей выпроводить незваного гостя прочь.
Они выпили, каждый свое, занюхав выпивку кулаком.
– Ты про дело говорил, - напомнил Алексей Владимирович.
– Что имелось в виду?
– Так вот это, - сказал Алексей. Не нагибаясь, он протянул руку, взял с пола брошенную на него газету и положил ее на стол. Постучал длинным пальцем по фотографии на развороте.
– Тут все толково, как мне кажется, разжевано, и ты, конечно же, читал.
– Ах, это...
– понял, в чем дело, Гранин.
– Ну, это все спорно. В газете чего только не напишут. Это же журналисты, они, как дети, всякую гадость в рот тянут. Ну, что это такое: "Два Гранина схлестнулись за роль в новом спектакле культового режиссера..."? Что такое, где схлестнулись? Мы с тобой и встречались то один раз три года назад... Грубо говоря, не верь всему, что пишут на заборах и в газете. Все слухи сильно преувеличены.
Алексей смотрел на собрата по ремеслу с кривой усмешкой, которая как бы говорила о том, что его на хромой лошаденке не объехать, нечего и пытаться.
– Нет, - сказал он, - я, конечно, все понимаю. Ты признанный мастер, мэтр, заслуженный артист республики. Великий актер земли русской! Я рядом с тобой ничто, пустое место, дешевая китайская подделка. Но, знаешь, ведь и мне хочется занять свое место под солнцем.
– А я разве возражаю?
– спросил Андрей Владимирович. - Я же не против. Только я-то чем могу тебе помочь?