Занимательная история Церкви

Соколов Владимир Дмитриевич

Неоплатоники попытались создать универсальное учение, в котором были и космогония, и логика, и этика, и физика, и математика, и магия, – все, что накопило языческое знание. К Платону и Аристотелю они добавили Пифагора, стоиков, орфиков, халдейских оракулов и даже индуизм, постаравшись соединить все это в одно гармоничное и всеобъемлющее целое. Плотин учил, что основу всего составляет некое непостижимое и цельное начало бытия, которое он называл «Единым». Единое (или Благо, или Бог – это одно и то же) невозможно ни помыслить, ни определить, ни почувствовать, ни описать, потому что оно находится за переделами понимания и предшествует всему, о чем можно подумать и сказать. О его природе известно только одно: будучи преизбытком блага и силы, оно производит из себя вторую, более низкую ступень божества и совершенства, названную «Умом». В отличие от Единого, Ум познаваем, к тому же он мыслит сам себя, порождая

некие абсолютные идеи-логосы, которые являются источником и образцом для всех существующих вещей. Из Ума происходит чувственная Душа мира, которая «падает» еще дальше вниз – в бесформенную материю и создает организованный и упорядоченный космос, где живут люди. Для наглядности неоплатоники описывали Единое как свет, пронизывающий мироздание, Ум – как Солнце, видимый источник света, Мировую Душу – как Луну, отражающую солнечный свет, а материю – как мрак, который принимает этот свет и образует видимый мир. Таким образом, истинное и совершенное бытие света как бы по ступенькам спускается все глубже во тьму полубытия и прозябания, где обитает человечество.

Несмотря на эту унылую картину, в системе неоплатоников не все так безнадежно. Человек не обречен навсегда томиться в своей тюрьме – с нижней ступеньки он может сразу перескочить на верхнюю, минуя промежуточные этапы. Самый слабый луч света в самой густой тьме сохраняет свою светоносную сущность; так и природа Бога неизменна в любой степени умаления и может быть воспринята нами целиком, даже в состоянии полного мрака и падения, в котором находится наш мир. Это возможно потому, что дух человека по своей сути составляет одно целое с Единым и только временно порабощен чувственной материальной оболочкой, заслоняющей от нас небесный свет. Главная задача любого человека – вырваться из душевной материальной жизни к своей изначальной, духовной сути. А сделать это вполне возможно – ведь Бог сам хочет, чтобы мы Его познали, так же, как свет по своей природе хочет быть увиденным. Его потоки щедро и неизменно изливаются на нас, надо только дать себе труд открыться его силе. Для этого нужно очистить себя изнутри через аскезу, то есть отказаться от всего материального. Плотин считал, что человеку, этому небесному и возвышенному существу, унизительно зависеть от физических вещей. Философ стыдился того, что у него есть тело. Он предлагал освободиться от него через аскетические подвиги, утверждая, что такая аскеза рано или поздно приведет к экстазу, то есть слиянию человека с Богом. Достаточно убрать перегородку в виде плоти, и подобное соединится с подобным, дух сольется с Духом.

Последователи Плотина Ямвлих и Сопатр дополнили учение Плотина элементами магии и эзотерики. Они считали, что духу можно и нужно помочь подняться к небу, используя вспомогательные средства. К ним относились всевозможные мистические способы общения с высшей силой: вызов духов, заклинания, использование снадобий и талисманов. Это роднило неоплатонизм с восточным оккультизмом и подготавливало почву для средневековой теургии – науки о соединении человека с божеством. Завершил расцвет неоплатонизма философ Прокл Дидахох, обладавший мощным аналитическим умом и систематизировавший и развивший достижения своих предшественников. Сфера его интересов была так широка, а острота мысли настолько безошибочна, что в XX веке его назвали «гением рассудка».

Неоплатонизм просуществовал несколько сотен лет, продолжая линию античной «научной» философии вплоть до VI века, когда император Юстиниан закрыл последнюю их школу – платоновскую Академию в Афинах. Но следы этого учения протянулись гораздо дальше, проникнув в христианство, манихейство, средневековую схоластику, немецкий идеализм и даже русское декадентство.

Как появились церковные догматы

К тому времени, когда христианство стало признанной религией, его богословам было еще далеко до интеллектуальной мощи античной философии. Но философская закваска уже давно бродила в недрах христианской веры, готовясь принести новые, прежде не виданные плоды. Богословие шло собственным путем, впитывая все попадавшиеся по пути системы и учения, но стремясь к своей цели – создать стройное и непротиворечивое церковное учение, основанное на догматах веры.

Формирование и развитие этого учения стало важнейшей частью церковной истории. Значение догматов в жизни верующего человека трудно переоценить. В отличие от философских теорий, которым каждый может верить или не верить по своему желанию, догмат – не просто попытка определить истину, а ключевой момент, отделяющей спасение человека от его вечной гибели. Он имеет сугубо практический смысл: тот, кто исповедует неправильный догмат, не может и спастись. Верно и обратное: человек праведный, близкий к Богу, мыслит православно и не может быть еретиком.

Существование «додогматической» Церкви на протяжении трех с половиной веков говорит о том, что догматы не были чем-то неотъемлемо и изначально присущим христианству. От первых христиан не требовалось рассуждений и понимания природы Божества и тайны Св. Троицы. Проповедь христианства сосредотачивалась на благой вести, заключавшейся в том, что все уверовавшие во Христа и исполняющие Его заповеди будут спасены и попадут в царство Божие. В Христа веровали как в Мессию, посланца и Сына Божия, пришедшего на Землю, чтобы принять на Себя грехи мира и спасти Своих избранных. Для такой веры не требовалось богословских дискуссий, достаточно было практики, непосредственно укорененной в жизни: крещения и причастия, молитвы, добрых дел и совместной жизни в общине, собиравшейся вокруг пресвитера.

Но такое положение не могло существовать долго. Время «наивной» веры быстро прошло. Христианство начало задавать вопросы, на которые могли ответить только хорошо образованные и интеллектуально развитые люди. Так появились христианские богословы, которые стали заниматься разработкой и формулировкой церковных догматов. Эта была трудная и долгая задача, занявшая у Церкви не одну сотню лет. Простое с виду учение Христа потребовало ввести новые понятия и термины, разработать сложную систему экзегетики, погрузиться в глубины психологии, изучить греческую логику, физику, метафизику и множество других наук.

Трудность в выработке догматов была связана с тем, что богословам приходилось рассуждать о вещах непостижимых и неподвластных разуму. Как Бог мог соединиться с тварью? Как можно быть одновременно и Богом, и человеком? Первые христиане не ставили такие вопросы, они принимали евангельское учение как истину откровения, требующую подвига веры, а не отвлеченных рассуждений. Апостол Павел писал, что воскресение Христа – «безумие для эллинов», то есть для тех, кто хочет мыслить рационально. Тертуллиан утверждал, что верить можно только в то, что абсурдно с точки зрения разума, потому что иначе это было бы предметом знания, а не веры. Но поскольку догмат – это попытка объединить рациональное познание с мистическим, перед богословами стояла вдвойне сложная проблема: разумно определить то, что в принципе не познается разумом.

Догматической работе часто мешали человеческие и исторические факторы. Церкви приходилось продираться сквозь всевозможные недоразумения и недопонимания, путаницу в терминах, политические неурядицы и личные раздоры, неудачные попытки компромиссов, оговоры и оговорки, национальные традиции и закулисные интриги. Одним из важных факторов, определявших догматические споры, была постоянная борьба с еретиками.

Откуда брались ереси

Слово «ересь» в переводе означает «мнение» или ««выбор» – так в Греции называли философские школы, проповедовавшие разные взгляды и воззрения на устройство мира. Отношение ранней Церкви к таким инакомыслящим «школам» было двойственным. Апостол Павел писал, что в христианстве «надлежит быть ересям»: они полезны, поскольку позволяют выявить «искусных». Противоречие заключалось в том, что христианство по своей сути не могло терпеть и признавать ереси. С самого начала оно видело в них попытки разрушить подлинную веру, происки злых сил и вечного противника Бога – сатаны. Все, что не признавалось догматом, автоматически превращалось в преступление и орудие зла. Уже Игнатий Богоносец в своих письмах не жалел выражений для еретиков: это чуждые растения, яд, «смертоносная отрава в послащенном вине», дикие звери в человеческом образе и бешеные псы, кусающие исподтишка. Подобных определений в христианской литературе можно найти немало. Христианам казалось очевидным, что действия еретика – это не частные (и честные) заблуждения одного человека, а часть общего плана дьявола по разложению и уничтожению Церкви.

Церковь изображала еретиков зловредными, упорными и сознательными врагами веры. Но история часто показывала обратное. Среди еретиков встречалось немало людей искренних и убежденных, считавших, что они проповедуют истинную веру, и при этом достаточно твердых и принципиальных, чтобы пострадать за свои убеждения. Именно их рвение и упорство в отстаивании истины, как они ее понимали, вызывало непримиримые конфликты, отлучения, гонения, ссылки и взаимную вражду. Богословие было той областью, где благие намерения сплошь и рядом приводили в «ад». Для православных христиан каждый еретик по определению был сатанистом. Если человек придерживался ложных взглядов, значит, он не был с Богом (иначе Бог наставил бы его в истине), а если он не был с Богом, значит, был с дьяволом и бесами. Благочестивый еретик – это парадокс, который, по мнению христиан, в принципе не мог существовать.