Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

Сарнов Бенедикт Михайлович

Я 6 тоже выступал Наполеоном,

И гордо голову свою носил,

И милостей у сильных не просил.

А так - перед любым, кто выше чином,

Приходится сгибаться мне кольцом.

Однако это вовсе не причина,

Чтобы честить меня повсюду подлецом!

– Чацкий назвал вас подлецом не только потому, что вы подхалим, - не сдавался Тугодум.
– Вспомните Софью. Вот она, главная ваша подлость!.. Товарищ комиссар!
– обратился он к Чубарькову.
– Вы, может, думаете, что он на самом деле

был в нее влюблен? Как бы не так! Да не будь она дочерью его начальника, он даже и не поглядел бы в ее сторону!

– Гражданин Молчалин!
– строго обратился к Молчалину Чубарьков.
– Это верно? Отвечай суду чисто и, как говорится, сердечно.

Алексей Степанович и тут не стал отпираться.

Молчалин

Не стану врать: таким, как я, от века

Была нужна высокая опека

И вот любовника я принимаю вид

В угодность дочери такого человека,

Который кормит и поит,

А иногда и чином наградит.

– Ну что?
– торжествовал Тугодум.
– Убедились?.. Все слышали? Сам признался в своей подлости!

Но Молчалина ничуть не смутил этот новый выпал. Уверенно и спокойно продолжал он развивать свою жизненную программу.

Молчалин

А что худого в том, чтобы, к примеру,

Чрез сердце женщины добыть себе карьеру,

Когда судьбой посажен ты на мель?

Не так ли поступал Жюльен Сорель?

– При чем тут Жюльен Сорель?
– возмутился Тугодум.
– Жюльен Сорель человек гордый, самолюбивый. Может быть, даже безрассудный. Он не мелкий подхалим вроде вот этого. И уж во всяком случае, не трус!

– А это мы сейчас увидим, - сказал комиссар.

Звякнув председательским колокольчиком, он громогласно объявил:

– По просьбе истца вызывается свидетель... Как, говоришь, его звать, этого твоего дружка?
– обернулся он к Молчалину.

– Жюльен Сорель, - пояснил я, - главный герой романа французского писателя Стендаля "Красное и черное". Вы, впрочем, ошибаетесь, комиссар, называя его другом господина Молчалина...

Алексей Степанович тотчас же поддержал меня.

Молчалин

Вы правы. Мы с ним вовсе не друзья.

Но защитит меня он от навета.

Monsieur Сорель! От вашего ответа

Зависит репутация моя!

Любили вы мадмуазель Ла Моль?

Или, как я, свою играли роль?

– Да, я играл роль и не скрываю этого, - громко объявил Жюльен Сорель, поднимаясь из публики на просцениум и смело обратившись к судьям.
– Играл, и при этом весьма искусно. Я действовал расчетливо и точно. Не давал воли своим чувствам. Когда сердце мое начинало биться чуть сильнее, я чудовищным напряжением воли заставлял себя быть холодным как лед.

– Это зачем же?
– удивился простодушный комиссар.

– Чтобы пробудить и удержать ее любовь, - отвечал Жюльен.
– Ведь только холодностью

можно было сохранить любовь такого гордого и капризного создания, как Матильда.

– А-а, значит, вы ее все-таки любили?
– обрадовался Тугодум.
– Только притворялись холодным, а на самом деле любили? Не то что этот!
– Он презрительно показал на Молчалина.

– Мысль, что я могу стать зятем маркиза де Ла Моль, - печально усмехнулся Жюльен, - заставляла мое сердце трепетать гораздо сильнее, чем это могла сделать самая глубокая и самая искренняя любовь к его дочери.

– И неужели вы при этом совсем не думали о ней?
– спросил я.
– О ее чувствах?

– Я играл на ее чувствах, как виртуоз пианист играет на фортепьяно, ответил он.

– Но ведь вы разбили ей сердце!
– выкрикнул из зала негодующий женский голос.

– Всяк за себя в этой пустыне эгоизма, называемой жизнью, - холодно пожал плечами Жюльен.

– И вам не совестно?
– выкрикнул тот же голос.

– В самом деле, - сказал я.
– Ума и таланта вам не занимать. Энергии тоже. Неужели у вас не было другого способа удовлетворить свое честолюбие?

– Укажите мне, где он, этот другой способ?
– вспыхнул Жюльен.
– Вы правы: я не глуп и довольно энергичен. Скажу больше: я сделан из того материала, что и титаны великой революции. Родись я тремя десятилетиями раньше, я стал бы генералом Конвента, маршалом Наполеона... Но в наш подлый век для таких, как я...

– Что вы имеете в виду, говоря о таких, как вы?
– спросил я.

– Вы ведь знаете, - отвечал Жюльен, - я плебей, сын плотника. Так вот, в наши гнусные времена, когда на троне опять Бурбоны, для таких, как я, остались только два пути: угодничество, расчетливое благочестие или...

– Или?
– подбодрил его я.

– Любовь. Пусть даже притворная.

Молчалин, почувствовав, что дела его пошли на лад, решил еще более упрочить свои позиции.

Молчалин

Он ранее родиться был бы рад.

Он стал бы маршалом иль генералом.

А я, родись хоть тридцать лет назад,

Остался бы таким же бедным малым.

Хоть мне иная ноша по плечу.

А я ведь тоже многого хочу!

В моей душе кипят такие ж страсти,

И гордые мечты, и жажда счастья...

Избравши для себя благую цель,

Как мой собрат французский мсье Сорель,

Я, чтобы достичь вернее этой цели,

Избрал себе и путь месье Сореля.

Зачем же удостоен он венца,

А я - позорной клички подлеца?

Этот монолог произвел сильное впечатление на комиссара Чубарькова.

– А что, братцы?
– растерянно сказал он - Молчалин то ведь, пожалуй, прав... Живи он в другую эпоху, может, и впрямь развернулся бы, показал себя. А тут, видишь, среда заела...