Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
И радость, и муки, и все там ничтожно...
Что страсти?
– ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг
Такая пустая и глупая шутка...
М. Ю. ЛЕРМОНТОВ. "БЛАГОДАРНОСТЬ
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченный в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был...
Устрой лишь
Недолго я еще благодарил.
Все эти стихи без большой натяжки можно представить как лирическую исповедь Гамлета.
Я нарочно привел строки не из одного, а из нескольких лермонтовских стихотворений, чтобы у вас не возникла мысль, будто в них выразилось минутное настроение, связанное с какими-то сугубо личными, интимными переживаниями и разочарованиями. Когда читаешь эти (да и многие другие) стихи Лермонтова подряд, одно за другим, не возникает ни малейшего сомнения в том, что в них выразились определенные общественные настроения.
То же можно сказать и о процитированном выше стихотворении Беранже. И о других известных нам гимнах во славу Дон-Кихота. (Вспомните горьковского Данко, горьковского Сокола, горьковского Буревестника. Вспомните мечтателя-хохла из стихотворения Михаила Светлова "Гренада", который "хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать". Ведь это все тоже - Дон Кихоты. И отношение к ним так же менялось на протяжении десятилетий, как на протяжении столетий менялось отношение к их общему предку - Дон-Кихоту Сервантеса.)
В общей форме ответ на эту загадку можно сформулировать так: отношение читателя к тому или иному литературному герою во многом объясняется причинами социальными.
Но чтобы понять, что скрывается за этой сухой и даже скучноватой формулировкой, нам придется провести еще одно - последнее в этой книге расследование.
РАССЛЕДОВАНИЕ,
в ходе которого
ЖЮЛЬЕН СОРЕЛЬ ЗАЩИЩАЕТ МОЛЧАЛИВА
– Что это у вас?
– спросил Тугодум.
– Если не секрет, конечно.
– Да нет, - сказал я.
– Какие у меня могут быть от тебя секреты? Тем более что повестка эта адресована нам обоим.
Тугодум удивился:
– Какая еще повестка?
– Да вот, только что получил. Прочти!
Тугодум взял из моих рук письмо, адресованное, как я уже сказал, нам обоим, и с недоумением, слегка даже запинаясь, прочел:
ПОВЕСТКА
По получению сего вам предлагается незамедлительно явиться на чрезвычайное заседание Суда Чести Литературных Героев. Слушается дело о клевете. Алексеи Молчалин против Александра Чацкого...
– Ну и нахальство!
– сказал он.
– Почему нахальство?
– пожал я плечами.
– Наоборот, я считаю, что это нам с тобой как раз очень кстати. Помнишь, я предупреждал тебя, что нам наверняка еще представится случай более основательно заняться личностью господина Молчалина. Вот такой случай как раз и представился.
– Да я не против, - возразил Тугодум.
–
– Ну, это все-таки не одно и то же, - не согласился я.
– Кроме того, насколько я понял, тут не совсем обычный суд, а суд чести. Молчалин вовсе не требует судебной расправы над Чацким. А уж тем более над Грибоедовым. Он не столько нападает, сколько обороняется. Хочет, если можно так выразиться, защитить свое доброе имя.
– Вот именно, "если можно так выразиться", - обрадованно подхватил Тугодум.
– Доброе имя! Какое доброе имя может быть у Молчалина!
– Не торопись, друг мой!
– сказал я.
– Давай все-таки дочитаем повестку до конца:
...Алексей Молчалин против Александра Чацкого. Свидетелем, представляющим сторону истца, согласился выступить герой романа французского писателя Стендаля "Красное и черное" Жюльен Сорель. Председатель Суда Чести - комиссар Чубарьков.
– По-моему, это все-таки какой-то розыгрыш, - сказал Тугодум.
– Почему ты так думаешь?
– Чтобы такой человек, как Жюльен Сорель, согласился выступить на стороне Молчалина?! Вы можете в это поверить? А комиссар Чубарьков... Кто это? Я даже и не помню такого...
– Комиссар Чубарьков, - напомнил ему я, - это герой повести Льва Кассиля "Кондуит и Швамбрания". Человек он не шибко грамотный, но очень славный. А главное, справедливый. На роль председателя суда чести лучшей кандидатуры, я думаю, не найти.
– А-а, помню!
– обрадовался Тугодум.
– Конечно, помню! Я просто не сообразил... Жюльен Сорель - и вдруг какой-то Чубарьков. Уж очень они разные... Прекрасно помню этого комиссара. Он еще все время говорит такую смешную фразу: "Точка и ша!"... И такой человек, по-вашему, согласится рассматривать гнусную кляузу Молчалина? Да попадись ему Молчалин, он без всякого суда отправил бы его, как говорили в те времена, в расход.
– Я думаю, друг мой, - сказал я, - что ты несправедлив не только к комиссару Чубарькову, но и к Молчалииу.
– Как?
– изумился Тугодум.
– И вы тоже готовы защищать Молчалина? Ну, знаете... От вас я этого уж никак не ожидал.
– Ты меня не понял, - сказал я.
– Защищать Молчалина я не собираюсь. Защищать его собирается, как видно из этой повестки, Жюльен Сорель. А я хочу, чтобы мы с тобой при сем присутствовали, потому что, мне кажется, крайне важно услышать самые разные суждения о личности Алексея Степановича.
– Да разве о таком человеке могут быть разные мнения?
– А почему бы и нет? Ведь даже о Гамлете и о Дон Кихоте высказывались не только разные, но и противоположные суждения. Так почему же это не может случиться и с Молчаливым?