Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
– Ну, что ты теперь скажешь?
– спросил я у Тугодума, когда мы с ним снова остались одни.
– Такой вариант тебе больше нравится?
– Нет, конечно, - не задумываясь, ответил Тугодум.
– Он так же неправдоподобен, как и тот. Я и тогда не поверил ни одному слову Молчалина, а теперь-то уж и подавно.
– Почему же это теперь и подавно?
– удивился я.
– Ведь Молчалин как был, так и остался Молчалиным. Выходит, дело не в нем?
– Выходит, не в нем, - согласился Тугодум.
– Вот то-то и оно, - сказал я.
– Нет, брат, вся штука в том, что привезенная "из
– Погодите!
– удивился Тугодум.
– А разве у Пушкина такой вариант был? Я был уверен, что это вы сами только что сочинили.
– Нет-нет, что ты! Сочинил его не кто иной, как сам Пушкин. Вот, взгляни, как он сперва описал первое появление Татьяны в московском свете.
Взяв томик "Онегина", я нашел нужное место и протянул его Тугодуму. Тот прочел:
Архивны юноши толпою
На Таню издали глядят,
О милой деве меж собою
Они с восторгом говорят.
Московских дам поэт печальный
Ее находит идеальной
И, прислонившись у дверей,
Элегию готовит ей...
– Вот оно что!
– протянул Тугодум.
– Теперь понятно, почему это вдруг Молчалина на сочинение элегий потянуло.
– Ну конечно, - живо откликнулся я.
– Молчалин и на этот раз был верен себе. Как и во всех других случаях, в разговоре с нами он высказал не свое личное, а всеобщее мнение. Мнение света.
– Я понял!
– обрадовался Тугодум.
– Сперва я, честно скажу, очень удивился, что вы именно Молчалина выбрали на роль судьи. А теперь понял: Молчалин потому-то как раз вам и понадобился, что он всегда повторяет то, что говорят все. Верно?
– Ты прав, - кивнул я.
– Отчасти я остановил свой выбор на нем именно поэтому. Но только отчасти.
– Значит, была еще и другая причина?
– Была. И довольно важная. Ведь Молчалин - как раз один из тех, кого Пушкин называет "архивными юношами". Ты разве не помнишь, как Молчалин говорит о себе Чацкому:
По мере я трудов и сил
С тех пор, как числюсь по Архивам,
Три награжденья получил.
– Припоминаю, - сказал Тугодум.
– Но я, по правде говоря, никогда не придавал этим строчкам никакого значения. Не все ли равно, где он там числился? А с другой стороны, где еще такому человеку числиться, как не в каких-нибудь там тухлых архивах...
– О нет, брат! Строчки эти весьма многозначительны. Они несут весьма важную информацию. Видишь ли, какая штука: лет за двадцать до описываемых Пушкиным и Грибоедовым времен русский император Павел Первый отменил все привилегии, связанные с несением военной службы. И тогда дворяне, в том числе и самые родовитые, стали гораздо охотнее поступать на штатские должности. Желающих служить по штатским ведомствам оказалось так много, что Павел запретил принимать туда дворян, сделав исключение лишь для ведомства Иностранных дел и Московских архивов. Поэтому служба в Архивах стала считаться весьма почетной. Состоять в "архивных юношах" для молодого человека того времени значило принадлежать к "золотой молодежи", быть принятым в лучших домах. Сообщая Чацкому, что он "числится по Архивам", Молчалин дает ему понять, что он сильно преуспел, сделал поистине блестящую карьеру.
Тугодум не мог прийти в себя от удивления.
– Вот уж не думал, - сказал он, - что Молчалина можно причислить к "золотой молодежи". У меня было совсем другое представление... Роль его всегда казалась мне какой то жалкой... Особенно в сравнении с Чацким... А выходит...
– О, Молчали вообще не так прост, как кажется. Я думаю, мы с тобой еще вернемся к его особе. Но прежде давай все-таки закончим наше расследование о пушкинской Татьяне. Итак, мы выяснили, что сперва Пушкин изобразил появление Татьяны в светских гостиных Москвы как полный ее триумф.
– А в театре?
– напомнил педантичный Тугодум.
– И в театре тоже. Вот, взгляни!
Перелистав томик "Онегина", я нашел нужное место:
И обратились на нее
И дам ревнивые лорнеты,
И трубки модных знатоков
Из лож и кресельных рядов.
– Ишь ты!
– не удержался от восклицания Тугодум.
– Однако потом, - продолжал я, - Пушкин решил отказаться от этого варианта и заменил его другим.
– Как - другим?
– А вот так. Прямо противоположным. Взгляни!
И я вновь раскрыл перед ним томик "Онегина":
Не обратились на нее
Ни дам ревнивые лорнеты,
Ни трубки модных знатоков
Из лож и кресельных рядов.
– Поворот на сто восемьдесят градусов, - ухмыльнулся Тугодум.
– Вот именно, - кивнул я.
– Пушкин почувствовал, что тут - фальшь. Только что приехавшая из глуши в столицу, Татьяна едва ли могла сразу вызвать такое всеобщее внимание, такой всеобщий восторг. Это было бы неправдоподобно.
– А так ли уж важно это мелочное правдоподобие?
– задумался Тугодум.
– К мелочному правдоподобию Пушкин как раз не очень-то стремился, сказал я.
– То есть стремился, конечно, но забота о нем отходила всякий раз на второй план, отступала перед более важными соображениями. Взять хотя бы вот эту некоторую неправдоподобность внезапного превращения Татьяны в знатную даму. Ведь первоначально Пушкин предполагал, что у него в "Евгении Онегине" будет не восемь, а десять глав. Между седьмой главой, где Татьяна появляется в Москве в облике провинциальной барышни, и нынешней восьмой, где она является перед читателем уже знатной дамой, по его замыслу должна была быть еще одна целая глава.
– Почему же тогда он ее не написал?
– В том-то и дело, что написал. Но в последний момент, перед тем, как отдать свой роман в печать, он решил эту главу из него исключить.
– И так потом и не включил?
– Включил в виде приложения к роману. И не полностью, а в отрывках. С тех пор она так и печатается во всех изданиях пушкинского романа под названием "Отрывки из путешествия Онегина".
– А-а, помню!
– сказал Тугодум.
– Когда я читал "Онегина", то очень жалел, что из этой главы напечатаны только отрывки. Но я думал, что Пушкин ее просто не дописал.