Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
– При чем тут черновики?
– возмутился Тугодум.
– Ведь черновики - это то, от чего Пушкин отказался. Разве не так?
– Так, - согласился я.
– Но черновики крайне важны для каждого, кто хочет глубже проникнуть в замысел автора. Вот, прочти-ка, как Пушкин сперва характеризовал отца своей любимой героини.
Достав с полки том полного, академического собрания сочинений Пушкина, я полистал его и, найдя нужное место, протянул книгу Тугодуму. Тот прочел:
Супруг - он звался Дмитрий Ларин,
Невежда,
Был настоящий русский барин...
– Не такая уж большая разница, - сказал Тугодум.
– Одно только словечко, которого там не было: "Невежда" Вот и все.
– А ты дальше, дальше прочти!
– сказал я.
– Вот отсюда... Ну?.. Видишь? Тут прямо сказано, что он был...
– "... Довольно скуп, отменно добр и очень глуп", - прочел Тугодум.
– А спустя еще несколько строк, - сказал я, - коротко охарактеризовав супругу этого простого и доброго русского барина, Пушкин так дорисовывает его портрет.
Взяв из рук Тугодума книгу, я прочел:
Но он любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил.
И тихо жизнь его катилась
Под вечер у него сходилась
Соседей милая семья:
Исправник, поп и попадья
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время между тем
Прикажут Ольге чай готовить.
Потом - прощайте - спать пора.
И гости едут со двора.
– Да-а, - протянул Тугодум.
– Ну как? Убедился?
– спросил я.
– Все точь-в-точь, как в Обломовке. День прошел - и слава Богу. И завтра то же, что вчера. Как видишь, друг мой, портрет Дмитрия Ларина, отца Татьяны, даже в деталях совпадает с портретом Ильи Ивановича Обломова, отца Илюши... А теперь перейдем к его супруге. Сперва прочти, что про нее говорится в основном тексте романа.
Тугодум взял из моих рук книгу и прочел:
Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
И все тогда пошло на стать.
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь
Все это мужа не спросясь.
– Ну? Что скажешь?
– спросил я, когда Тугодум дочитал этот отрывок до конца.
– Скажу, что вы сильно преувеличили, - сказал Тугодум.
– Весь сыр-бор из-за одной строчки: "Служанок била осердясь". Это, конечно, ее не украшает. Но нельзя же все таки из-за одной-единственной строчки сделать вывод, что мать Татьяны ничем не отличается от госпожи Простаковой.
– Почему же нельзя?
– возразил я.
– Даже сам Пушкин не удержался от такого уподобления. В первом издании "Онегина" было сказано:
Она меж делом и досугом
Узнала тайну, как супругом,
Как
– Так ведь то супругом!
– находчиво возразил Тугодум.
– А Простакова не только супругом управляет, а всеми. И довольно круто.
– Ну, знаешь, - сказал я.
– Матушка Татьяны тоже мягкостью нрава не отличалась. Даже в основном тексте романа она ведет себя, как Простакова. "Брила лбы..." Это ведь значит - сдавала в солдаты. А ты знаешь, какой каторгой в ту пору была солдатчина?.. Это в беловом варианте. А уж в черновиках... Взгляни! Вот первоначальный набросок этих строк.
Тугодум послушно прочел:
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Секала...
Тут он запнулся:
– Не разберу, какое слово тут дальше. Кого секала?
– Да не все ли тебе равно, кого она секала?
– сказал я.
– Важно, что секала! Но и это еще не все. В конце концов дело не столько даже в сходстве родителей Татьяны с родителями Обломова, сколько в поразительном сходстве их быта, всего уклада их повседневной жизни с тем стоячим болотом, которое мы с тобой только что наблюдали в Обломовке. Давай сперва опять прочтем основной текст.
Я вновь протянул Тугодуму томик "Онегина", раскрыв его на заранее заложенной странице.
Тугодум прочел отмеченную мною строфу:
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ,
Зевая, слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
– Ну? Чем тебе не Обломовка?
– спросил я.
– Сходство есть, - нехотя согласился Тугодум.
– Но и разница тоже большая. И даже огромная.
– В самом деле?
– Будто сами не видите. Пушкин все это без всякой злости описывает. Не то что Гончаров. И без насмешки. Если хотите, даже с любовью.
– Ты прав, - согласился я.
– У Пушкина в изображении этой картины гораздо больше добродушия, чем у Гончарова. Но это в основном тексте. А в черновике... Взгляни!
Я снова протянул Тугодуму раскрытый том полного собрания сочинений Пушкина. И Тугодум опять послушно прочел отмеченные мною строки:
Они привыкли вместе кушать,
Соседей вместе навещать,
По праздникам обедню слушать,
Всю ночь храпеть, а днем зевать...
– Ну как? Что ты теперь скажешь?
– спросил я.
– Да, - вынужден был признать Тугодум.
– Это уж настоящая Обломовка.
– Вот именно!
– подтвердил я.
– В самом, что называется, неприкрашенном виде.